Четвертого волка обидеть боялся,
и мялся, и мялся.
А мир сохранить бы хотелось,
и косточку тоже,
и дорог товарищ,
а все-таки стая дороже.
Пахан прорычал:
«Этот волк – не из волчьего теста
Он делал карьеру.
Предателям в стае не место».
Его паханята
боялись дойти до рычанья,
и грустно кивнули они
в благородном молчанье.
А волк-подсудимый,
не веря себе, растерялся.
Хотел он завыть: «Дураки!
Я для вас же старался!»
Забыл он, что в стае
над чувствами только смеются.
Подарки волкам
неотмщенными не остаются.
С волками ты жил, выл по-волчьи,
теперь не взыщи ты!
На волчьем суде
никогда не бывает защиты.
Побрел он по снегу
огням отдаленным навстречу,
совсем одинок
и по-волчьи и по-человечьи.
Где был тот олень,
там земля чуть дымилась, пустая:
добычу стянула уже
конкурирующих стая.
И волк усмехнулся над судьями:
«Так им и надо.
Что стая волков?
Лишь презренное темное стадо.
Как все это тупо,
как все это мерзко и глупо:
паханство и рабство,
и все эти группочки, группы.
Они похваляются тем,
что свобода их – льгота,
но в стае любой
есть всегда полицейское что-то».
Волк шел на огни,
где дымы над домами кружили:
«Свои – загрызут.
Пусть уж лучше пристрелят чужие».
P. S. Довольно про волков, песцов и лебедят.
Вот лист.
Пускай читатели глядят:
лист окровавлен, как на фронте снег.
На нем лежит и стонет человек.
Запасники
И завыли по-волчьи запасники:
«Мы – не частники.
Мы не участники
в гнусной краже искусства России.
В