Я сама подозрительность:
– Вы же с телевидения. Вам наоборот нужны такие истории.
Она наклоняется ко мне и негромко, но с жаром говорит:
– Такие истории никому не нужны! Ты хоть знаешь, что тогда творилось?
Ее дыхание пахнет мятной жвачкой, а помада в уголках рта стерлась. Нужно подкрасить.
– А что тогда творилось? – спрашиваю, подаваясь вперед.
Анжелика тут же выпрямляется, смотрит на нас по очереди, сначала на меня, потом на Макса.
– Как раз это я и хочу выяснить.
Она шарит в сумочке из коричневой кожи, чтобы вытащить на свет карманное зеркальце. Смотрит на него, а потом смотрит на меня. На меня с сомнением.
– Глядите. – С видом человека, решившегося на нечто опасное, Анжелика протягивает мне зеркальце так, чтобы я видела в нем себя, а сама старательно отводит взгляд. Отворачивается так, что чуть ли не сворачивает шею.
Я смотрю в зеркальце и вижу там себя и Макса. За спиной у каждого тень – у него и у меня. Зыбкие, нематериальные, будто сгустки черного дыма, принявшие форму человека. Ветер полощет их как грязное белье на веревке, но они все равно остаются на месте, прямо за нашими спинами.
Я нервно оборачиваюсь и вижу Багрова, а кроме него – никого.
– Что там? – спрашивает Макс, пытаясь заглянуть в зеркальце, но Анжелика резко убирает его.
– Видела? – спрашивает. Смотрит со смесью страха и осуждения, а потом повторяет: – Такие истории никому не нужны!
Прежде чем я успеваю сказать хоть что-нибудь, она швыряет зеркальце обратно в сумочку и удаляется. Бежевый плащ хлопает полами, каблуки туфель выстукивают частую дробь.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
– Хочешь, догоним? – неуверенно спрашивает Макс, глядя на меня. Он не понимает, что происходит.
Я, в общем-то, тоже.
– По-моему, она знает гораздо больше, чем мы, – говорю медленно.
– Конечно, – кивает Багров. – Она же взрослая. Ну, в смысле, больше нас прожила же. Потому и знаний больше.
Перевожу на него внимательный взгляд. Никакой Макс не легкомысленный. Он просто глупый.
***
Позже, за ужином, я говорю маме, что влюбилась.
– В кого? – спрашивает она, помешивая чай серебристой ложкой.
– В Максима Багрова.
Мама – сама задумчивость. Пытается вспомнить, где слышала это имя раньше.
– Один из пропавших, я с ним на свидание ходила, – поясняю. – Браслет у тебя брала.
– А, – тянет мама, продолжая размешивать чай. Ложка со звоном бьется о стенки кружки. – Он красивый?
– Красивый. – Я вздыхаю, глядя в остывший суп. – И все.
– Что «и все»?
– Красивый и все. Больше ничего.
– А что тебе еще надо?
– Умный чтоб был. Надо же о чем-то разговаривать.
Мама улыбается. Звон затихает.
– Мужчина, – говорит она, – должен быть красивым и сильным. Больше ничего от него не требуй. А поговорить… Поговорить с кем угодно можно.
– А папа был красивым и сильным? – спрашиваю.
– Да.