Маркиз промолчал. В эту минуту его больше занимал иной вопрос: где-то он слышал эту фамилию – Бельяшов. Ну да ладно, уже рассветало, и его ждал Шарапа на Исаакиевской площади для встречи с художником покойного Димитрова.
Глава 14. Художник
На одной из дальних линий Васильевского острова неистово скрипел масляный фонарь под напором ветра, свирепо штурмующего Санкт-Петербург со стороны залива. Огонь был тусклым, но казался живым в мертвом окружении покосившихся деревянных домов. Призрачный предутренний мрак, тяготивший над огоньком, причудливо играл со светом и тенями на раскисшей дороге. Пьяные окрики мужиков, возвращающихся домой из близлежащих распивочных, редкий стук пролетки, спор разносчика о медном пятаке с хозяином лавки за углом. Ночь, промерзлая и унылая, отступала перед приходом утренней суеты. На Петропавловке мерно пробило шесть.
Федька Золотов, крепостной художник, отпущенный хозяином бог помнит когда на заработки в невскую столицу, устроился в пустовавшей будке сторожа. Он ежился и ворочался, подпихивая ноги под себя, подзатягивая старый грязный зипун, чтобы согреться. Бездомным он стал совсем недавно. По неуплате за три месяца его выгнали из угла чердачной комнаты. Не было денег даже на посошок, и, если кто-то проходил мимо, он обязательно вытягивал руку и неистово хрипел:
– Копеечку больному живапис-с-су!..
Неизвестно отчего, но прохожие пугались и шли прочь. Самого же Золотова это ничуть не смущало, и он, закрыв глаза, прислушивался к стукам, шагам и голосам.
Но вдруг, уже в дреме, ему показалось, будто экипаж приближался со стороны Биржи. Четырехконный! То был не извозчичий, а частный экипаж!
– Копеечку больному живапис-с-су! – посильнее выдавил из себя Федька. Он даже подался вперед, чтобы вытянутая рука была лучше видна в мерцающем свете затхлой улицы. И – вот чудо! – экипаж остановился. Свет от каретного фонаря ослепил его. Кто-то соскочил с ко́зел, открыл дверь пассажиру. Еще минута, и художник оказался выхваченным из своей будки с силою такой невероятной, что он аж зажмурился, сжался и сипло закрякал.
– Нет у меня ничего! Пустите Христа ради!
– Шарапа, поставьте его на место, – мягкий голос со странным акцентом происходил из недр экипажа.
Его опустили на землю. Художник прищурился, присмотрелся. Незнакомец, от рождения загорелый, с мерцающими зелеными глазами, смотрел на него твердо и безмятежно.
– Кто вы? – с ужасом пролепетал Золотов, вытягивая руки. – Прошу вас, оставьте меня!
– Мне нужны несколько ваших работ и кое-что еще, – властно произнес маркиз, – а потом я награжу вас.
Художник поежился. Слово «награжу» преломляло в нем страх.
– А чем именно его высокоблагородие меня одарит?
– Чем хотите, – ответил тот. – Хотите – деньгами. Одеждой. Могу оплатить вашу квартиру вперед на год… Но это зависит от того, насколько вы будете мне полезны, главным образом, относительно тайной комнаты на Итальянской,