– Господин Бакхманн изволили снять. Сказали, шо так, вот в этаком виде, барин меня больше оценит.
– Вот как? – взгляд маркиза начал меняться, сначала побродив по кофейному сервизу, перешел на плечи молодухи, опустился на грудь, а потом как-то ушел в себя. – Что еще они «изволили» сказать?
– Шо мне надобно правильно удерживать в руках то, шо принадлежит вашей… – она опять запнулась на обращении к хозяину, – вашему… вашей… чести.
Слово «чести» печально повисло в воздухе. Маркиз, казалось, перестал дышать. Брови его поползли вверх, глаза остекленели, а вскинутая рука ухватилась за лицо так, будто хозяина сразила зубная боль. Пелагея съежилась. О чем, собственно, шла речь, она не понимала, но, как ей верно показалось, это было принято хозяином не совсем весело.
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил он.
– Пять… нать… цать… будет…
– Пелагея, так вас зовут?
– Да, ваша честь.
– Я, конечно, ценю ваше внимание ко мне, Пелагея… – кровь наконец стала возвращаться к лицу маркиза. Он вздохнул. – Очень ценю и заботу господина Бакхманна о моем… о моей чести, которую он так самоотверженно послал вас удерживать в ваших руках… Вы можете идти и, пожалуйста, более не снимайте фартук, пока этого не пожелаю я лично.
С уходом Пелагеи де Конн раздраженно обратился к Шарапе:
– Прошу вас, объясните-ка господину дворецкому, что я не интересуюсь любовными приключениями со своими слугами и горничными. В общих чертах разъясните ему мое предпочтение не сношать все, что движется и дышит, включая крупных и мелких животных, рогатый и безрогий скот. Добавьте еще, что я не совокупляюсь с трупами, вояжными дамами, детьми и монахами!
Глава 11. Озеро
Кабеза, один из старейших гайдуков маркиза и телохранитель его наложницы, принимать ванны не любил. Он предпочитал купание пусть и в холодной воде, но в большом водоеме. Именно таковой он и нашел в нескольких верстах от Дома. Озерцо. Чисто, безлюдно.
Воскресный день. Морозец. Кабеза был гол и счастлив, по грудь погруженный в студеную воду. Огромный, с рыжей копной вьющийся волос на крупной голове, он действительно олицетворял свое прозвище. Напевая «чипи-бубс» и вздрагивая всем телом, покрытым сотней веселых веснушек, он помыл голову и принялся за тело. Потер под мышками так, что аж передернулся, заулыбался, фыркнул, принялся обтирать плечи. И вдруг – звук. Будто ведро упало. Кто-то был на берегу – там, где его одежда. Он немедленно обернулся, думая только о том, что сейчас станет предметом какого-нибудь детского розыгрыша. Но нет. На берегу стояла женщина лет тридцати, не более. Круглолицая, полногрудая, с коромыслом и двумя ведрами.
– Так вы здесь воду набираете? – к своему ужасу и полному позору понял Кабеза. – Простите, я не знал.
– Да ниче, – ответила та, мило приподняв плечики, –