Антон с Артёмом переглянулись.
– Он ведь в Питере, вроде? – продолжал расспросы Аникита Иванович. – И женат на вашей родственнице, – врач посмотрел на Барина.
– В Питере, – подтвердил последний. – Женат на сестре моей жены.
– Как он, вообще? – лицо экс-начальника Бутербродова лучилось благодушием.
– Мы с ним больше не контактируем, – вставил очкарик. – Он предал нашу дружбу.
Главный врач перевёл недоуменный взгляд с одного на другого.
– Да, наш бывший друг зажрался, – кивнул Артём. – И не хочет нас знать.
– Как же так? – помотал головой Репнин. – От кого – от кого, а от Андрея Васильевича я не ожидал… – Он хлебнул пенной влаги. – Хотя, вспоминаю, перед отъездом он стал каким-то шалым. Всё время бормотал что-то под нос, задавал странные вопросы… купил живого гусака… или гусыню? Зачем ему гусь, если он всё равно уже собрался переезжать? – врач ещё выпил.
Друзья внимательно слушали монолог.
– А ведь Андрей Васильевич – хороший специалист, я намечал послать его за границу для обмена опытом. – Репнин ударился в воспоминания. – Неожиданно он подал заявление об уходе, ничего не объясняя. Что с ним случилось тогда?
– Мы сами не знаем толком, – ответил за двоих Барин. – Андрюха уехал молча, даже не попрощавшись. Где-то раздобыл кучу денег, купил квартиру в Питере, в окрестностях города всего за шесть месяцев построил женскую клинику. Лечит только богатых и знаменитых. Свояченица рассказывала, купил самолёт и месяц назад улетел отдыхать в Африку…
30. СРОК ГОДНОСТИ РУБЛЯ
Когда всё улеглось, Бутербродов достал из-под лежака палеи аббата, тщательно обмыл, обтёр полотенцем.
Немного поколебавшись, засунул мизинец в рот и стал мужественно пережёвывать. Палец был толстый и скользкий, острый ноготь карябал язык, зубы вязли в сладковатом мясе. Гинеколог набрал питьевой воды, глотнул. Слышался хруст косточек, Андрюха посекундно пил воду. Наконец, доктор, зажмурившись, сделал последнее глотательное движение, допил остатки провранной жидкости, шумно выдохнул:
– Фу!
Куском штукатурки нарисовал на бетонном полу пятиконечную звезду с кружком посредине. Потом взял со стола полусгнивший апельсин – то, чем в этой африканской стране кормили свиней и заключенных, жестоко разломал, достал несколько косточек. Их высыпал в круг. Достал из-под тюфяка гвоздь. Оскалившись, со всего маха, ткнул им в указательный палец, на пол заструились красные капли.
Гинеколог накапал в каждый луч звезды понемногу крови, схватил книжку, присел на топчан и торжественно прочёл под музыку, исходящую от книги:
– Ядущий чужую плоть, заклинает тёмную силу, живущую в глубинных недрах. Изыди, помоги мне! Как скоро кровь, пролитая над символом Распятия, иссохнет, так и ты, навеки привязанный к предмету вожделения, примчишься сюда. Да рухнут оковы и приидет неведомый, смогущий освободить чадо греха из тесного узилища. Прими моё угощение, хранитель книги, отдаюсь тебе. Сатанусса!
По мере того, как врач говорил, камеру заполнял, неизвестно