Уже ночью, когда был слышен храп сидельцев, сильно избитый Григорий подобрался к дремавшему Тимофею.
– Слышь-ка, казак…
– Чего?
– Слушай… я, когда наверху был, краем уха слыхал разговор…
Казак не мог понять, отчего это лихой человечек вдруг захотел с ним говорить? Непохоже это на него было. И потому не слишком показывал, что это его интересует. В темноте это проще было сделать. Лежишь, будто спишь.
– Да не спи!
Григорий чуть обозлился. Этот сильный мужик был обидчив не в меру. Как будто раньше сотником служил, никак не меньше.
– Чего привязался? Я тебе не Рябой.
Тимофей вспомнил, как тот обошелся с придурковатым Рябым.
– Дурак… это же тебе надо…
Григорий дышал тяжело. Видно, грудь сильно отбили. И ртом чуть шепелявил. Еще один такой допрос с пристрастием, и его можно сразу отправлять в мертвецкую.
– Они меж собой говорил о тебе, казак… там с доносом что-то не того и потому тебя убьют как-нибудь так…
– Как так?
Теперь уже Тимофей насторожился. В этих словах было что-то похожее на правду. Дезертиром он не был. И это всем известно, в том числе и самому воеводе Воейкову.
Нарубин вовремя откуда-то появился, но чудно как-то, сам бы он доноса не делал. Если бы начали по-хорошему дознаваться, Нарубин бы и сам мог попасть под пытку. Так что…
– Ну, выведут тебя и все… Потом труп сбросят куда-нибудь, хоть в Поганую лужу…
– Все-то ты знаешь… – сказал казак, но отчужденность в его голосе пропала.
– Да уж знаю.
– Тебе сильно досталось, – сочувственно произнес Тимофей, повернувшись к нему.
Этот ночной разговор сблизил их. Но жизнь каждого подходила к своему пределу.
Дверь отворилась, и двое, помедлив, спустились вниз. В руке одного из них горела свечка.
– Давай вот этого…
Стрелец грубо растолкал Медникова.
– Вставай!
– Куда еще? Ночь на дворе!
– Поговори еще!
Тимофей выбрался из темницы, и его сразу схватили под руки.
– Шагай!
Он услыхал, как сзади него выводили наверх кого-то еще. Когда вышли на улицу, оглянулся через плечо. Рядом с ним стояли Григорий и Рябой.
Рябой поежился. Мартовская ночь еще была холодна. Григорий чуть подтолкнул казака под руку.
– Помнишь, что я говорил?
– Эй там! Язык узлом завяжи, а не то отрежу!
Некоторое время шли молча. Ночная Москва обступала, нависая громадинами церквей.
Тимофей чувствовал, что наступил последний час. И выбирал момент для схватки. Им вдвоем с Гришкой на многое рассчитывать не приходилось. Но жизнь отдадут не зря.
– Куда нас? – набравшись смелости, спросил Рябой.
– Туда, где жисть твоя пойдет ручьем! – отшутился один из стрельцов. – Оголодал небось, сердешный? – в голосе его пробивались издевательские