Гитлер часто как бы «вживлял» себя в других людей. Начинал жить их чувствами. И даже мыслями. И отрицал поступки, дотоле неведомые ему.
Отчего становилось безошибочно гордо и весело. Ибо он – в любой миг мог вернуться в себя.
Стать тем, кем есть на самом деле.
И безошибочность четко сторожила это его состояние.
У него было уже много единомышленников. Но тех, кто чувствовать мог так, как он, не существовало. И единственность давила на него, как внезапно свалившаяся глыба.
Один раз привели к нему ламу из самого Тибета. Вид у того был заморенно-изжеван и потому почти непривлекателен.
Переводчик же старательно уверял, что эта полумумия чуть ли не две или три сотни лет пробыла в состоянии сомати и теперь вернулась в мир, чтобы одарить человечество небывалыми пророчествами.
Гитлер с минуту смотрел на нее, не увлажняя глаз, но до того состояния, когда по-иному будет увиден мир, что простирался вокруг.
И вдруг уловил, что никак не может заставить себя настолько одряхлеть душой и заничтожится телом, чтобы хоть на миг, но оказаться ламой.
Помнится, без особого труда он почувствовал себя Германом Герингом. И даже, показалось, вел в небе аэроплан, поскольку в свое время этот толстяк был летчиком.
Ничего не составляло ему унырнуть в шкуру своего сослуживца Рудольфа Гесса, и в ней попробовать сделать кому-то очередную гадость.
Лама же, своей убогостью или заморенностью, не пускал его внутрь себя. Он что-то лопотал. Воздевал безликие глаза к небу. Делал руками округлые жесты, словно рассказывал, как переночевал с дородной женщиной. Предположительно баварских кровей.
Отринув идею взглянуть на мир глазами ламы, Гитлер спросил переводчика:
– Он хочет сделать какое-то заявление?
Переводчик сформировал это одним гортанным выхрипом, а лама отвечал долго и нудно.
На что, не выдержав, Гитлер воплотил в вопрос свое вмешательство:
– Он роман с продолжением, что ли, диктует?
На что переводчик ответил:
– Мир сейчас – беспризорен. По нему бродят тени будущего, в которые целят стрелы прошлого. Но мир слишком хрупок, чтобы развлекать его одними потрясениями.
– Хватит! – гаркнул Гитлер. Ибо в словах прозвучало что-то близкое и увещеванию. А их он уже не был способен воспринимать безбольно.
И лама с переводчиком ушли.
2
– Германию лучше всего изучать по глупостям, которые она совершает.
Кажется, говоруну поддакнули. А если и не согласились, то самую малость, поскольку через минуту он продолжил:
– Немцы доверчивы, как свиньи перед убоем.
Клара Цеткин вздрогнула.
Это непостижимо: с таким цинизмом говорить о народе, из которого вышел, и о стране, в какой живешь. А может, так и надо. Отбросить покаянье. Ведь ее только что избрали в Международный комитет действия против военной опасности и фашизма.
Если