19
Киров часто вспоминал этот разговор со Сталиным.
Иосиф Виссарионович тогда сказал:
– Есть люди, которые работают на историю. Они каждый свой шаг просчитывают наперед, чтобы он донес до потомков что-то особенное, только им присущее.
– Вы имеете в виду какую-нибудь причуду? – спросил Киров.
– Не исключено.
Сталин оттаял легкими от слишком ретивой затяжки трубкой и продолжил:
– А есть такие, кто работают на результат. Им все равно, что о них скажут. Тем более подумают. Они – люди созидания.
Естественно, как поплавок при не очень решительной поклевке, поныривал в сознании вопрос: а к какому типу людей относит Сталин себя?
Но Киров не решился у него это спросить.
Тем более что разговор ушел в иную, довольно неожиданную тему.
– Вот мне, считай, под пятьдесят. Пора думать…
Он закашлялся.
Но, как ни казалось Кирову, не от дыма, а, если будет позволено съязвить, от лукавства.
Ибо Сергей Миронович понял, о чем дальше пойдет речь.
Вернее, понял, это не очень точное определение.
Скорее всего, предугадал.
И тоже, в общем-то, наверно, будет не точно.
Просчитал – вот более приемлемо.
И просчитал не оттого, что уж такой умный или мудрый, а слышал от людей, окружающих Сталина, что тот время от времени говорил о преемнике.
Всякий раз сетуя, что такового на горизонте не предвидится.
– Ну протяну я еще десятка полтора лет, – сказал Сталин в этот раз. – А дальше что?
Хотя и последовало вопрошение, но Киров понял, что на него лучше всего промолчать.
И – не ошибся.
– А дальше будет старческий маразм. Возомню я из себя бог знает что. И вы, – он сделал трубкой округлый загреб, – из деликатности станете меня терпеть. А зачем?
Тут Киров посчитал уместным не только ответить на этот вопрос, сколько разбавить его притворным лукавством, которое – в соединении с алкоголем – делится самым неожиданным привкусом.
– Шестьдесят, – сказал он, – это плохо замаскированные сорок. Вон Тютчев, по-существу, в этом возрасте только по-настоящему стихи писать начал.
Сталин выпустил клуб дыма, потом усмехнулся в него:
– Стихи!
И Киров подумал, что зря он влез с этим Тютчевым.
Но Сталин процитировал:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
Он встал. Прошелся по кабинету.
– Значит, молодежь меня не поймет? – спросил.
– Более того, – подхватил Сергей Миронович, – осудит как полководца оставившего свой пост на пике самой главной победы.
– Пик?
Вскид головы был неожиданен.
Таким, видел Киров в зоосаде, пользуются страусы.
Он ожидал его повторения.
Но последовало другое: пристальный взгляд прямо в глаза:
– А вы отказались бы от роли преемника?
Вскрипнула половица, на которую Сталин только что ступил.
В другое время, принимая его шаги, она молчала.
Вернее,