Второго – в пору осмысления всего, что, собственно, случилось.
Сперва, по его настоянию, вписался в предыдущую травлю епископа Луки и Галактионов.
А когда стало понятно, что у него это получается хуже, чем у Стильве, опять же по рекомендации Фрикиша, его якобы перевели на повышение, а вместо него поставили легкограмотного Вагина.
И вот только что дело стало налаживаться, как эта депеша…
Сон же исчез у него по очень банальной причине.
Один раз, а потом и второй, попасся он носом под мышкой у Лидухи, и она сказала открытым текстом:
– Хочешь чтобы я дала?
Он смущенно промямлил что-то, не под перевод ни с одного языка.
Так они оказались в одной постели.
И если когда-то с Магдой, он чувствовал себя львом, которого приручили до того, что у него выпали зубы, то здесь же он напоминал агнеца, кинутого на заклание.
Правда, он – на всякий случай – спросил:
– А ты не боишься?
– Прежде чем бояться, научись лягаться, – ответила она, и он понял, что это призыв к действию.
То есть она не лягалась.
И так до трех раз.
А на четвертый сказала:
– Ехали на телеге, приехали на санях.
– А если перевести?
– Забрюхатила я, вот что.
– Прямо серьезно? – спросил он.
– Да уж серьезней не бывает.
И вот сейчас Лидуха угрожает, если не женится, найти Бабкина и все рассказать.
Угроза вроде бы и невелика. Да в Москве предупреждали, чтобы ничего порочащего не имел, потому как вмиг легальность потеряет.
Не в этот раз, а в прошлый, по телефону интересовались, как идут дела по созданию новой религии.
А что скажешь?
Правда, последнее время он углубился в одно, хоть и спорное, но вполне способное похерить традиционное христианство, движение.
С виду оно вроде бы вполне миролюбивое, даже нежное.
А может, таковым был тот дедок, с которым Фрикиш разговорился на религиозные темы.
– Ведь почти все религии, – сказал он, – сходятся во мнении, что Бог един. То есть та условная сила, которая правит как миром в целом, так и всем сущим в отдельности.
Он был астматик, потому позволил себе отдышаться после столь продолжительной фразы, а потом продолжил:
– То, о чем я говорю, называется экуменизмом. И проповедует сближение всех религий с тем, чтобы потом выбрать вселенского патриарха и таким образом ликвидировать тот антагонизм, который мешает людям различных вероисповеданий понять друг друга.
Фрикиш не подозревал, что параллельно с его исканиями, шли чьи-то еще. И если какой-то этап тобой пройден, то это не говорит, что весь путь завершен. Да и все, что ходит рядом, не всегда оказывается под взглядом. И что истинный страдалец может найти голгофу и на ровном месте.
И вдруг дед ему сказал то, что как-то вышло из берегов общей беседы:
– Честь – это то, что трудно добиться, но еще трудней удержать.
И, когда Фрикиш обо всем этом размышлял, добавил:
– У любого счастья есть хозяин, и только несчастье