Она долго думала, с чего, собственно, начать.
Тем более что собрались преподаватели, которым довелось проработать в дореволюционных школах и гимназиях.
А Троцкий начал с неожиданного:
– Сегодня у нас урок на забывание. Давайте больше не вспоминать то, что когда-то было не так, как сейчас. Мы все с вами вынесены на остров «Благоразумия». Ну, а поскольку он почти не населен и ничем не обозначен, давайте откроем на нем главную высоту. Как назовем ее?
Кто-то вякнул:
– Вершиной Желания.
– Годится! – вскричал он.
– Скалой Терпения, – еще подсказал кто-то.
– Принимается как вариант.
– Пик Доступности.
– Это очень интересно! – вскричал Лев Давыдович. – Лишь приставка «не» все испортила бы. Ну с горой сколько-то разобрались. – А как назовем первую улицу?
– Проспект Просвещения, – подала голос Крупская.
И ей зааплодировали.
Потом Троцкий сказал:
– Мне очень приятно, что мы с вами нынче не сбились на конъюнктуру, гору на нашем воображаемом острове не назвали, скажем, Вершиной Социализма, а улице не дали имя той же пресловутой Свободы. Мы были – самими собой. А это и есть победоносный знак революции.
Если честно, Крупская ждала, что содержание беседы с учителями дойдет до Сталина, и он ее в чем-то, но упрекнет.
Но этого не случилось.
В смысле упреков.
А что Сталин был в курсе, свидетельствовала такая его фраза.
– Любопытно, когда бес ведет ликбез.
И, главное, сказано, это было без улыбки.
И Крупской тоже думалось, что Троцкий на той встрече в самом деле чем-то напоминал Мефистофеля.
Может, это ей так кажется, а может, так оно и есть, но с той поры, как Рыков съездил в Царицын с целью переименования его в Мининград, поселилось вокруг какое-то напряжение.
Конечно, было смешно.
Ну кто такой едва состоявшийся местный политик и не набравшийся театральной силы драматург?
А Сталин, что ни говори, фигура.
Потом же он там, как было написано в какой-то газете, «и воевал, и хлеб добывал».
А еще, Царицын не великая столица, чтоб ею поступиться.
Крупская снисходительно улыбнулась.
Она всегда так делала, когда ее мысли и фразы подстерегала неожиданная рифма.
Оставались еще три кита-ленинца.
Это Каменев, Зиновьев и Бухарин.
Наверно, все же их лучше начать поминать с конца списка.
Николай Иванович в данном времени более колоритен.
И это именно ему Сталин как-то сказал:
– Знаю, что отплевываешься, а в какую сторону не пойму.
Бухарин – почти двойник Троцкого.
По части ораторства.
Да и по другим интеллектуальным качествам если уступает, что самую малость.
Это он ей как-то прочитал:
И вот уж смотались в невинный клубок
Все наши и ахи и охи.
И мне улыбнулся презрительно Блок
Тактический