– Ну оставь хоть кого-нибудь на потом, – остановил его Фрикиш. – А то послезавтра делать будет нечего.
– Нет! – не согласился Вагин. – Тут еще ковырять да ковырять. Ни одно дело до ума не доведено. А я все в аккурате привык содержать.
У Фрикиша горели ладони.
У него всегда случалось так, когда удача, по выражению Керима, «клевала» в зад через затылок.
Насвистывая, он вышел из отделения ГПУ, и тут ему дорогу заступила чья-то тень.
Поднял глаза – Лидуха.
Уже с животом, выклюнувшемся из общей полноты.
– Ну ты когда оженишься? – она облизала сухие губы. – А то людям в глаза стыдно глядеть.
Вмиг его ладони взмокрели.
– Вот в Красноярск съезжу, – сказал он.
– А давеча говорил, что в Ангарск подашься, – произнесла она. – А сам тут проагинался.
Она полезла за пазуху и достала какой-то сверток.
– Что это? – спросил он.
– А это воспоминания о Сталине мне натащили.
– Во-первых, о товарище Сталине, – поназидал он. – А потом – почему тебе?
– Ну, я ведь вроде бы супружница.
«О, где та оглобля, которая должна была врезать по голове?» – про себя вопросительно воскликнул он.
Он не хотел идти с ней по улице, потому сказал:
– Ну давай, иди. Из Красноярска приеду – и вопросов нет.
– А ежели я к этому времени рожу?
– Ну и что?
– Фамилию-то какую ему в усыновление поставить?
– Ну, свою… – и он поправился: – На время.
И пошел, как говорит тот же Керим, «мотать жвачку».
– Так все делают. Чтобы подержать людей, так сказать, в интересе.
Лидуха – носком туфли – рисовала на песке какие-то вензеля.
– Однако предупреждаю, – сказала она. – Бросишь меня, под землей найду. И тогда задница твоя еще пупырчастей станет.
И пошла.
Вислозадая.
Ширококостная.
С косой ниже пояса.
В ПД, то есть в постоялом дворе, он зарыл все те рукописные воспоминания о Сталине, пожалев, а может, и испугавшись их сжечь.
А после его отъезда – через день или два – их нашли и стали трепать собаки.
Так они оказались на столе у Вагина.
Но ничего этого не знал Фрикиш, поскольку серьезным образом занимался восточным боевым искусством.
Он и тут решил китайское ушу соединить с японским кэмио и создать что-то свое, назвав, скажем, «Фри-ши».
Один японец, который ему стал преподавать ушу, сказал:
– В этом виде боевого искусства заложена неподдельная тайна.
– Какая же? – поинтересовался Фрикиш.
– Это не форма приобщения к древней традиции китайцев, – сказал он, – а визитная карточка к содержанию. Ведь каждое движение в ушу – это некий знак, который воспринимается Высшим Разумом как вопрос. И – уже через мозг – возвращается ответ.
И вот после занятий Фрикиш начинал выдумывать свои жесты, которые в дальнейшем войдут в арсенал «Фри-ши».
А сейчас он действительно прямым ходом направлялся в Красноярск, чтобы оттуда