– Это правда?
– Да…
– Значит, отступаем?
– Немцы овладели Кингисеппом, нас могут окружить.
Круглов порывисто встал, подошел к пулемету. Среди отдельных винтовочных выстрелов резко выделилась его длинная очередь. Она как бы передавала ярость, кипевшую в груди человека, который, не щадя жизни, отстаивал здесь каждый метр родной земли.
Но приказ остается приказом. Мы покинули рубежи на реке Нарве, обагренные кровью наших товарищей.
Солдатский разговор
Ночью наш полк форсированным маршем подошел к реке Луге и на рассвете переправился на восточный берег в районе Александровской Горки, прикрыв шоссейную дорогу Кингисепп – Крикково.
После восьмидневного боя и утомительного ночного перехода многие бойцы, как только добирались до траншеи, падали на еще покрытую росой землю и сразу же засыпали. Мы с Сидоровым сидели на краю канавы, недалеко от шоссейной дороги. Рядом с нами, возле старой березы, прислонясь плечом к шершавому стволу, стоял Романов. Лицо Петра, густо обросшее бородой, было злым. Ночью он у связистов, настраивавших рацию, слышал радиопередачи немцев. Немецкое радио сообщало: «До Москвы остался трехдневный марш, а до Ленинграда меньше того. Сегодня наши войска взяли город Кингисепп, вступили в предместья Ленинграда». Теперь Романов, прищурив глаза, смотрел в сторону города Нарвы, где всю ночь не утихал бой.
Ершов и Гриша Стрельцов, устанавливая станковый пулемет на открытой позиции вблизи дороги, тоже настороженно посматривали на ту сторону реки Луги, откуда мы ждали подхода противника. Мимо нас, лязгая гусеницами, проходили тягачи, тащившие длинноствольные пушки. С глухим рокотом, выбрасывая облака синего дыма, шли одна за другой машины, груженные ящиками и бочками. Почти без шума проносились легковые автомобили. В кузовах, на прицепах, на орудийных лафетах, даже на стволах пушек сидели артиллеристы. Лица у всех были хмурые, одежда испачкана маслом и покрыта дорожной пылью. Наши артиллеристы отходили из Кингисеппа на новые позиции.
Красноармейцы с тревогой смотрели в сторону покинутого ими города, откуда то и дело доносились глухие взрывы и высоко в небо взлетали огненные шары.
– Жгут, гады, город, – зло прошипел сквозь сжатые зубы Сидоров.
Романов взглянул туда, где бушевало пламя пожара.
– Родные для меня места… – сказал он глухо.
Небо порозовело. Со стороны Нарвского залива потянуло холодным ветерком. Кругом, насколько хватал глаз, не было ни одного строения: все сожжено, сметено, будто здесь пронесся ураган. Но как же дорога была мне и моим товарищам эта опаленная родная земля! Как близки нашему сердцу каждый увядший кустик, каждый почерневший камень, каждая обгорелая кирпичная труба! И я знал, что вот эти утомленные люди, которые уснули перед боем на какой-нибудь час, а может на считаные минуты, будут