Испытывая творческие муки,
Не мог он обойтись без этих книг.
Источник светлых знаний видел в них.
Держа в руке Полоцкого «Псалтырь»,
О будущем Михайло думать стал.
Собрался в дальний путь наш богатырь
И дружбу с Каргопольским завязал.
Лишь для друзей прекрасен этот мир —
А Каргопольский смел был и удал,
К тому же по петровскому велению
В Парижской обучался академии.
Поскольку не нашлось в столице места,
Где немцы пролезали лишь легко…
А он был с детства полон русской чести,
Стремясь достичь своим умом всего
Без подлости и без коварной лести.
И сковырнули с «пирога» его,
Направив вновь работать в Холмогоры,
Где проживали славные поморы.
В трактире поселился выпускник
Единственной церковной академии
И на латыни прочитать мог стих,
Хоть на стихи Иван не тратил времени:
Пить водку, к сожалению, привык,
Совет же дал Михайле, словно премию,
Что ехать надлежит в Москву ему,
Учиться в академии уму.
И стал просить Михайло день за днем
Отца, чтоб отпустил его в столицу.
Вопрос же этот был уже решен:
К помолвке приготовили девицу,
Которую не видел даже он,
Надеясь, что со свадьбой сын смирится,
Что попадет к невесте пылкой в плен
И позабудет о Москве совсем.
Чтоб избежать такого поворота,
Михайло вдруг прикинулся больным,
И свадьбу отменили неохотно.
Он движим был желанием одним,
Чтоб вырваться скорее на свободу,
Но действовать он стал путем другим,
Решив бежать из дома незаметно,
И стал готовить тайно документы.
В столице вышел именной указ,
Чтоб Академия открыла двери
Лишь для детей священников у нас.
Михайле не везло, но он, поверьте,
Достал все ж паспорт, но – иной указ:
Дворян лишь брать учиться… Он все меры
Предпринял, горький получив ответ.
Иван ему дал дружеский совет.
Он дал совет сидеть Михайле дома,
Коль замысел слагался вкривь и вкось —
И, чуть помедлив, вновь к бутылке рома
Он приложился, чтоб утихла злость:
«Тебя судить там могут по закону,
Ты лучше выпей, раз уж ты мой гость.»
Но в несогласье тот потупил очи,
Обдумывая бегство лунной ночью.
И Каргопольский стал писать письмо
Товарищу, напомнив о Париже.
Тот в академии служил давно,
А жили под одной в Париже крышей.
Письмо-рекомендация, оно
Ему как будто диктовалось свыше.
Письмо вручил Михайле, хоть не знал,
Какой цены был этот капитал.
Но Ломоносов долго колебался
И рыбный