Парень никакой угрозы не представлял, сам был напуган мною безмерно, и я решила на нем отыграться. Я вчера сильно опростоволосилась, и сегодня мне было просто необходимо вернуть себе самоуважение. Этот испуганный едок подходил для моих целей по всем пунктам.
– Меня вчера назначили проверяющей по кухне. Так вот куда у нас бараньи ребрышки пропадают! – поставив руки в бока, я шипела не хуже гадюки, а на душе становилось все легче и легче. – Говори свое имя, обжора, будешь наказан по всем правилам.
– Вы… вы… чего? Кто вы вообще такая? Я вас не знаю.
– А должен? Ты что, всех тут знаешь?
– Ну, как всех? Почти.
– Ты лакей, что ли?
Парень неопределенно мотнул головой. Я внимательно его оглядела: высокий, как все здесь, темноволосый, лакейские штаны и обычная белая рубашка (где ливрею потерял, спрашивается?), над головой парня сияли зеленые всполохи, совсем прозрачные. Здесь явно не хотят говорить правду.
– А зовут тебя как, проглот?
– Фр… Фридрих, – нехотя проговорил парень.
Зеленое пламя начало разгораться ярче.
– А врать ты, Фридрих, здоров. Не меньше, чем есть.
Парень, наконец, пришел в себя и оскорбился:
– Вы кто такая? Что вы здесь делаете? Я вас не знаю. Вы невеста?
Я развеселилась, даже есть уже перехотелось. Огорчало только то, что прокричалась мало. У меня нервы напрямую с криком связаны. Сейчас мы эту ситуацию исправим:
– Вот что, Фридрих (хотя никакой ты не Фридрих), говори свое настоящее имя и должность, и я тебя завтра сдавать Его величеству буду – со всеми твоими потрохами, сапогами и враками.
Парень отшатнулся от меня и бочком-бочком начал пробираться к выходу.
– Куда, отщепенец? – когда захочу, я умею быть грозной.
– Да ну вас, – глаза мечут молнии, но мой визави до сих пор корректен.
А я так не могу, вот не могу, и всё. Я взрывная по натуре особа. Если меня разозлить, то у меня планка падает, и плевала я на хорошее воспитание, на манеры и этикеты. Где бы я была со своими манерами в борьбе с Эмиль Краю? Вот сейчас говорю вам, а у самой злость внутри трясется.
Но, справедливости ради, должна признаться: люди, соблюдающие этикет и манеры в любой ситуации, вызывают у меня внутреннее благоговение. Такой я запомнила свою маменьку. Ни разу не слышала, чтобы она повышала голос, ругалась с кем-либо или осуждала кого-нибудь. Видно, порода папеньки во мне возобладала. Он от этого своего бешенства во все тяжкие и кинулся, чтобы злость свою внутреннюю погасить.
Именно поэтому я, вдруг, прониклась к парню симпатией и, наверное, жалостью. Я же сюда тоже пришла, хотя это не положено уважающим себя благородным девицам, а он мне при всех моих оскорблениях слова худого не сказал. Только в имени обманул немножко, но я же причин не знаю?
Поэтому я осадила свою неистовость и уже нормальным дружелюбным голосом спросила:
– Как мясо? Прожарено?
Парень подавился уже воздухом (потому что