Однажды мы с дворовыми детьми задумали сделать лодку и отправиться на сбор этих невероятно красивых водяных лилий. За основу для «судна» взяли большое старое корыто, смастерили спереди подобие носовой части и спустили его на воду. «Лодка» в эти первые минуты не пошла ко дну, а, напротив, весьма уверенно держалась на воде. Но мы все равно плыли в страхе, что она может перевернуться. При этом нас завораживала фантастическая, бесконечно чистая и бездонно-глубокая вода. И мы собирали лилии, различая далеко в глубине их прочные стебли, напоминавшие грубые жилы живого существа. Но в одной части «озера» цвет воды существенно отличался – он был мутный, густой, болотистый. Мы как раз приблизились на своем корыте к этому месту, и один из членов нашего «экипажа», парень постарше других, начал рассказывать, что как-то подслушал разговор взрослых, которые говорили, что в нашем «озере» есть воронка – жуткое место. Если воронка засосет, спастись уже не удастся. В лучшем случае, если сильно повезет, человека выбросит за много километров от дома уже в Волге. Шансы на спасение, как нам представлялось в детстве, невелики. Конечно, все мы затряслись, перепугались и сидели так тихо и смирно, боясь пошевелиться, чтобы не раскачать наше судно, что вскоре успешно пристали к берегу. Правда, моя мама затем, уже дома, удивленно спросила, откуда у нас такие красивые водяные лилии… Жаль, что живет вне своего дома-реки эта небесная красота очень недолго.
Я также дорожу памятью и о наших первомайских выходах с отцом в город – в парке имени Свердлова все заполнялось разноцветными шарами, яркими одеждами людей и красивыми транспарантами. Люди не ходили, но как бы вышагивали по городу с песнями, флагами, все празднично одетые. Четко вижу эти обрывки детской памяти и сразу, будто со стороны, представляю себя маленького: в сандаликах 28-го размера, коричневых штанишках с наглаженными мамочкой стрелками и бежевой курточке, – поспешно идущего с отцом, старающегося поспевать за его уверенным тяжелым шагом. Но я горд – я иду с папой за руку по улицам Ульяновска.
Но самое большое детское счастье – бесконечная свобода мечтаний. Я просто обожал лето за то, что в этой время года позволялось допоздна гулять с отцом и слушать его захватывающие рассказы о других странах. Вечерами ему очень нравилось играть на гармошке, особенно на трехрядной саратовской. И я постоянно крутился рядом, подпевал ему и мог под мелодию изобразить целое театральное представление. А ночью я любил развалиться с ним на сеновале: мягкие стебли-нити свежескошенной травы кололи спину, руки и ноги, а в душе пробуждались такие невероятные чувства, что хотелось разговаривать, петь, читать стихи. И мы с папой дышали естественным ароматом обнаженной природы – ароматом терпкого