она и Москва. Мне всего шестнадцать, но выгляжу я гораздо старше. Стащила у мамы её костюм, который предавал мне солидности. Совестно, конечно. Эта была её лучшая вещь. Ещё задолго до отъезда заказала за курицу туфли на каблучках. Дядя Арон, наш сапожник, очень нуждался. Детей у него было, по-моему, человек десять. А кормить нечем. На Украине был страшный голод. Что не успели отнять у нас у всех в революцию, то продавалось за копейки, лишь бы протянуть как-нибудь. Я взяла одну из наших несушек (к счастью мой дед умело вел хозяйство и видимо, от продажи мельницы кое-что осталось) и отнесла сапожнику. Туфли получились замечательные. Изящные и прочные полуботиночки. Уложила косу в большой низкий пучок, подкрасила чуть-чуть губы. В таком виде мне можно было дать лет двадцать. Главное, как выйти с вокзала. Всех, кто приезжал с голодающей Украины не выпускали из здания. Кто-то умирал прямо на вокзале, некоторые, с помощью всяких ухищрений, просачивались сквозь закрытые двери, другие возвращались обратно. Я очень боялась момента, когда у меня спросят документы. У меня их вовсе не было. Только бумажка об окончании школы. Я решила пойти ва-банк. Я сама подошла к милиционеру, предварительно выжав из себя слезы. Мне совсем нетрудно было себя завести. Я действительно очень скучала по близким и страшно боялась происходящего. Наполнив слезами глаза, платок, бросилась «в объятья» к стражу порядка. Запинаясь, заикаясь, сморкаясь, я лепетала, что приехала провожать друзей, и на перроне у меня кто-то выхватил сумку. Вещей у меня не было, аттестат лежал в лифчике. Молодой краснощекий парень сурово огляделся вокруг и повел меня в отделение милиции. Мы покинули злополучный зал вокзала. Теперь нужно сбежать или лучше… Я упала на тротуар, изображая обморок. Вокруг на площади собралась небольшая толпа сочувствующих и любопытных. Крики «нужна Скорая помощь, она умирает» и тому подобное привели моего провожатого в панику. Он приподнял меня и тихо стал уговаривать, что сейчас меня отвезут в больницу. Как говорил мой дед «На всё воля, Божья». Значит, Бог хотел, чтобы я вступила в Москву. Дальше можно пропустить немного. Скорая прибыла, врач сказал, что у меня почти нет пульса (наверное, от страха у меня остановилось сердце) и с сиреной, вопящей так, что мертвого можно было поднять, мы покатили в больницу. Пока врачи Скорой препирались с врачами больницы, которые уверяли, что у них карантин, и меня нужно везти в другую больницу, я соскользнула с носилок. Сердце упало в пятки, но бочком, бочком вышла за ворота клиники. Где я нахожусь, я не знала. Единственное поняла, что в центре. Так я соврала впервые. Но ведь это во благо, так считала шестнадцатилетняя беглянка. Кто же знал, какие «приключения» меня ждут.
* * * 1980 год
Интересно, что в то же время делали мои родители. Я поднялась с дивана и стала ползать по полу в поисках работ отца, приблизительно предвоенного или военного периода. Мне казалось, что размышлять над жизнью он начал рано. Кроме того так он усовершенствовал свой русский язык. Нашла пейзаж – подпись «Люксембургский сад» 1938 г. Перевернула лист, а там французский язык. Я довольно бегло читала по-французски.
* * * Юрий 1938 год
Папа всё время болеет. Мамочка говорит, что Илья тоскует по Родине.
