Она тараторила без устали, но чувствовалась в её бодрости какая-то фальшивая нота. Должно быть, говори они сейчас в живую, без посредства проводов и волн – старательно отводила бы глаза в сторону, лишь бы не смотреть, лишь бы себя не выдать…
– Ты при деньгах? – наконец отмерла Регина. Надо было бы сразу спросить про Игоря, но, боясь услышать ответ, она прикрылась другой темой, нейтральной.
Жанна с облегчением выдохнула:
– Ну конечно! И с картой! Что купить?
– И при паспорте? Слушай, загляни по дороге в салон, купи мне какой-никакой простенький телефон с симкой, а то я все старые повыкидывала, а свой потеряла. Сделаешь?
– Конечно! Жди, я уже рядом!
…Потом они с Жанкой пили, наконец, чай с «Прагой», Регина то и дело осаживала подругу, порывавшуюся, на манер бабы Шуры, то поддержать её под локоток, то что-то сделать самой. И, наконец, не выдержала.
– Жанночка, погоди ты о работе. Это я и сама узнаю, когда выйду. Ты вот что скажи: что там, у Никитиных случилось? Мне Марина звонила и как-то странно себя вела…
Запнулась.
Подруга переменилась в лице.
– Рина, ты только не волнуйся…
– Да я не волнуюсь. – А у самой аж горько во рту стало от ожидания. – Давай, говори, не тяни.
– Игорь… вчера разбился. Насмерть. Ехал в ночь от какой-то бабы, дорога ледяная, видимости никакой – метель же, сама помнишь. Ну и вынесло его на встречку, прямо под внедорожник. Оба всмятку, МЧС растаскивало. Обоих, говорят, из машин выпиливали… Ой!
Она зажала рот и уставилась на Регину круглыми глазами.
– Ужас, – сказала та потерянно. – Просто ужас. Трое детей остались, мать больная… Маринка по нему всегда с ума сходила, каково ей теперь…
Запнулась, вспомнив давешний звонок. И как-то отстранённо подумала, что жена Игоря, ревнивая как чёрт, скорее всего, приняла её за ту самую бабу, от которой возвращался муж. Ну да, был у Марины когда-то повод ревновать: лет двадцать назад. Но потом-то! С чего она так взбеленилась?
Впрочем, с женщины в её состоянии что возьмёшь? И Жанке, пожалуй, о её наезде знать не нужно.
Кажется, былое безразличие опутывало её вновь. Или это подсознание защищало, смягчая шок от смерти когда-то близкого человека? Шут его знает. Но на какое-то время она вновь почти погрузилась в милосердный туман забытья…
– Рин, а тебе его совсем-совсем не… ну, не жалко?
Вздрогнув, она очнулась и увидела в глазах подруги чистое детское недоумение, даже растерянность.
– Да как же не жалко, – вздохнула Регина. – Столько всего между нами было… И первая любовь, как-никак, такое не забывается. Жан, ты на меня не смотри так, я, кажется, ещё под успокоительными. Там, в больнице, чем нас только не пичкали. Рыдать потом буду, дня через три, когда отойду.
– А,