К тому же, всю жизнь она была неисправимой реалисткой, не допускающей в своём присутствии даже болтовни о мистике, колдовстве, порчах, сглазах, приворотах… То ли сказывалось жёсткое атеистическое воспитание, то ли вспоминалась печальная судьба Олега, так и закончившего дни в палате с мягкими стенами, вопящего что-то о Князе Тьмы; но ирреальному или эфемерно-волшебному в жизни Регины места не было. Говорят, в видениях и галлюцинациях чаще всего воплощаются затаившиеся страхи или навязчивые идеи; так вот, ни о чём подобном, чему совсем недавно оказалась свидетельницей, она не мыслила. Ни о себе, дьявольски красивой, ни о каких-то сверхвозможностях… А жезл, высасывающий жизненные силы? Откуда? И, наконец, самый идиотский вопрос: почему это случилось именно с ней?
Как бы то ни было – она сбежала. И чувствительнейшая, как оголённый нерв, интуиция подсказывала, что удрала вовремя и не зря. Что крепкие ноги, натренированные на утренних пробежках, спасли, унеся подальше, не дожидаясь приказа от затуманенной головы. Впрочем, и голова… хм… похоже, временами работала, раз уж сообразила прикупить билет как можно дальше, да на ближайший поезд. Вот только память, чтоб ей, опять подвела.
Ничего. Она найдёт какую-нибудь безопасную нору, отсидится и подумает, как жить дальше. Всё наладится.
До Сочи ехать ещё полтора суток. Так что можно обустраивать берлогу прямо сейчас. И залечь в спячку, благо, проводница, кажется, всё поняла правильно, тревожить не станет. И хоть бы никто не подсел, хоть бы…
Хоть бы всё это закончилось! И никогда, никогда больше…
Чаю она всё-таки дождалась. Почти залпом залила в себя два стакана и как-то разом отмякла. Возможно, виной временному душевному покою оказались дивные мельхиоровые подстаканники, обжимающие гранёные ёмкости с крепким горячим напитком? С детства Регина обожала ездить поездом, и подстаканники – непременный атрибут спокойной и, в своём роде, ритуальной вагонной трапезы – показались ей вдруг добрым знаком. Там, в детстве, всё было хорошо, правильно. Там остались папа и мама – добрые, заботливые, понимающие… А вот лет после двенадцати всё как-то разом поменялось. Сперва между родителями будто чёрная кошка пробежала. Потом вроде бы всё наладилось, но вот проложенная стервой-кошкой разделяющая борозда навсегда залегла между подрастающей Региной и любимыми людьми. Откуда-то в их обращении появилась жёсткость. Властные нотки. Наставления. Команды. Поначалу девочка слушалась их по привычке, удивляясь переменам, потом… стала бояться. И хоть за всё время до окончательного ухода из дому до неё и пальцем не дотронулись, её до сих пор не оставляло ощущение, что не послушайся она хоть раз – случилось бы что-то