На изящном столике в стиле ампир среди охапок разномастных букетов, стояла фотокарточка, овитая черными шелковыми лентами. Все то же лицо в светлых локонах – чистое и юное. Отчего-то я уже знала, что Ксения Хаткевич была не чета моей Незнакомке. Однако ошеломительную версию горничной Глаши, что Незнакомка виновна в ее гибели, я всерьез не рассматривала. Девчачьи глупости то и не более.
Напротив, у Незнакомки даже имелось то, что полицейские называют alibi. Она ездила за город в обществе моего мужа. Зачем? Это уж другой вопрос.
Глядя на милое со светлым взглядом лицо Ксении Хаткевич, я размышляла – уж не связано ли то чрезвычайное волнение Незнакомки как раз с будущим убийством? Что, если она знала о нем? И, допустим, пыталась предотвратить… Но причем здесь Ильицкий? Отчего она обвиняла его во всех мыслимых грехах?
А как Женя побледнел, когда узнал о смерти молодой генеральши? Я прежде никогда не видела, чтобы он бледнел.
– Во что же ты ввязался, Женя?.. – без голоса спросила я у фотографии. – Уж лучше, ей-богу, ты бы оставался в армии.
Кроме цветов, свечей и царственного портрета Ксении на столике имелась еще одна фотокарточка – маленькая, узкая, явно отрезанная от общего снимка. На ней была изображена совсем юная девушка, лет шестнадцати, скромная и улыбчивая. Должно быть, горничная, погибшая вместе с хозяйкой. Та самая Акулина, которой нравились мужчины в военной форме.
Я малодушно отвела взгляд, не в силах это вынести. Не смогу больше, нет. К черту эти расследования. Надобно скорее ехать домой – Женя наверняка уже вернулся и… волнуется.
Решив так, я поспешила к двери, потянула за ручку и – нос к носу столкнулась с высоким зеленоглазым брюнетом в форме полицейского чиновника, судя по нашивкам – весьма высокопоставленного. Слабо охнув, я отступила, будто уже сознаваясь, что сделала что-то неподобающее. Случались в моей жизни события, после которых я ко всем полицейским отношусь с некоторой долей настороженности – если это, конечно, не Степан Егорович.
А брюнет, смерив меня взглядом, почтительно кивнул:
– Фустов. Надворный советник при канцелярии градоначальника Петербурга12. Доброго дня, сударыня.
Я скорее присела в книксене, сочтя за лучшее уткнуть глаза в пол. И молилась про себя, чтобы он не спросил моего имени.
– Как имею честь обратиться к вам, сударыня? – не замедлил поинтересоваться тот.
– Марья… Марья Ивановна.
И чертыхнулась мысленно: если уж врать, то следует говорить что-то менее похожее на вранье. Поняв же, что следующим его вопросом будет причина, по которой я явилась в этот дом, я начала судорожной выдумывать, кем назваться. Гувернанткою? Так станет