Перед его глазами, как будто встреча была только вчера, всплыл унылый образ печального литовского хуторянина Арвидаса Беляускаса с погасшим взглядом упахавшейся за сохой клячи и опущенными в пессимистической безнадёге впалыми бледными щеками и кислой рожей сыровара с лопатой. Обиженно выпяченная вперёд нижняя губа говорила о том, что обычно весёлая на втором году служба в стройбате до самого дембеля не хотела отворачивать от него свою жопу. Кличка Уксус прилепилась к Беляускасу навечно.
«Ты помнишь, мойшэ, как выглядела ског'бь евг'ейской нации, когда он, как поц, спустился с гог'ы Синайской и объявил, что г'азбил скг'ижали и не запомнил всех заповедей по пог'ядку! А мы тепег'ь мучаемся с гг'ехами, то ли своими, то ли чужими! – жаловался как-то на Долбоколова Брехман Кильману. – А этот ещё Уксуса на кафедг'у подослал – мне что, своего в жизни не хватает, что ли?»
Так что с Сидоровым всей лаборатории НЛНХиПК, а не только куратору-профессору, повезло. Сидоров был двужильным: он не только перелопатил всю институтскую библиотеку по кавитации, но и подписался на какие-то журналы по авиации, где тоже использовались полезные эффекты данного феномена, и не отказывался подменить Брехмана на семинарах. Но это было не самое главное.
– Ну что, пишешь диссег'тацию? Когда напишешь пег'вые две главы, обязательно покажи мне, – уходя с работы, Семён Наумович постоянно напоминал аспиранту о приближающемся часе икс. – И не забудь о пг'актическом аспекте нашего экспег'имента. Кавитатог» должен быть пг'омышленного масштаба!
– Да-да, конечно, – соглашался Сидоров, косясь на жалкий пол-литровый прототип, который пылился на полке наставника.
А проводив профессора и всех остальных домой, Федя запирался в лаборатории на всю ночь.
И однажды этот час икс настал. Нет, до защиты кандидатской было далеко, но зачем-то Сидоров, заглянув на кафедру, заговорщицки позвал и Брехмана, и Кильмана, и даже подвернувшегося, бесцельно, но целенаправленно слонявшегося по коридору, Долбоколова.
– Вот, смотрите, сделал! Теперь можно писать диссертацию! – торжественно произнёс Федя.
– Ни хрена себе струя! – не смог удержаться от комплиментов Долбоколов.
Представители же интеллигентской части профессуры привычно прищурились и молчали. На специально сваренных из рельс подставках-козлах лежал, сверкая нержавейкой, кавитатор. Он был размером с ракетную боеголовку – не меньше метра в длину. Про вес кавитатора можно было не спрашивать. И так было ясно – если не прибьёт, то придавит точно, не хуже асфальтоукладчика. А уж с завихрением точно должно быть всё в порядке – в «улитку», похоже, могла поместиться человеческая