Она вдруг наставила на него указательный палец.
– Так вот не надейся! Если ты уйдешь в армию, то я… я не знаю, что сделаю!.. – Ее нервный взгляд заметался по сторонам. – Я уеду в Америку и выйду замуж за негра!
Сергей на короткий момент ощутил изумление, но почти моментально почувствовал, как дурацкий смешок, словно камнем застрявший в гортани, превращается в горечь.
– Котенок, ну, что ты сейчас говоришь? – он попробовал было ее приобнять.
Резко двинув плечами, Катя сбросила руки Сергея и гневно закончила:
– Телефон мой ты знаешь. В течение недели не позвонишь – я улетаю в Америку!
– Кать, ну, давай успокоимся! – Сергей попытался опять притянуть к себе девушку.
– Я уже успокоилась! – она окончательно вырвалась из объятий Сергея и бросилась в сторону. – И не ходи за мной, понял?!
– Котенок!
Сергей ощутил, как волна резкой боли и гнева затопила его существо.
Внезапно его мрачный взгляд машинально упал на картонку, прибитую ветром к бетонному парапету. Сжав зубы от злости, он яростно пнул по коробке.
Секунду спустя ступня полыхнула огнем – отлетевший картон обнажил жесткий выступ бетонного основания.
– Вот черт!.. – он со стоном запрыгал на левой ноге, краем глаза следя за уже убегающей девушкой…
«Человек на вершине холма тяжело протянул:
– …Как описать состояние, в котором я находился в течение следующей пары недель после того разговора? По-моему, это можно только прочувствовать, но я никому бы не пожелал пережить то, что испытал тогда я… Все эти дни я разрывался на две половины. Сердце подсказывало мне плюнуть на всё и пойти на любой шаг, чтобы быть рядом с Катей. Однако мой разум шептал, что возврат к прежней жизни уже невозможен. Университет и наука меня уже больше не интересовали, идти же на сделку с собственной совестью я тоже не мог. Я чувствовал, что это может попросту поломать мою жизнь. К тому же существовало еще одно обстоятельство. Этим обстоятельством был дневник моего отца. То, что он написал в дневнике обо мне, было подобно смертному приговору. Я мог верить или не верить ему, но к этому моменту я уже кое-что понимал в хиромантии и знал очень четко: в конце своей жизни мой отец был во много раз опытнее меня и мог определить то, что мне пока было еще недоступно. И если его предсказание относительно моего будущего было верно, то выбора у меня уже не было. И всё же…
Рассказчик вздохнул:
– В какой-то момент я попробовал всё изменить…»
* * *
Зябко кутаясь в куртку, Сергей прошел вдоль стены магазина, остановился на углу здания, где висел таксофон, и вытащил из кармана монетку. Уже опустив ее в щель аппарата, какое-то время стоял неподвижно, как будто еще сомневаясь, что стоит звонить – полоска металла над кнопками таксофона отражала лицо с двухнедельной щетиной. Наконец, тяжело вдохнув воздух, Сергей шевельнул подзамерзшими пальцами и принялся набирать нужный номер…
Короткое время в обшарпанной трубке звучали гудки, затем женский голос ответил:
– Алло?
Сергей