В следующие дни я носила отцу блины в мисочке во двор мастера – отец немного передвинул отпуск и помогал ему, потому что время поджимало. А поджимало оно потому, что мама должна была ехать в Мичуринск – дедушка был тогда очень плох, и бабушка одна не справлялась. Мама наладила нам жизнь и уехала на поезде, а нам предписала, как только закончится ремонт, самостоятельно собрать вещи для отпуска в деревне и ехать без нее.
Я осталась за хозяйку дома. В общем, получилось неплохо – только один чайник сожгла, только один раз испортила яичницу, и, собирая вещи, взяла для мамы только два старых летних платья вместо трех новых. Учитывая, что отец целыми днями заканчивал восстановление машины, а мне было одиннадцать лет, это было еще терпимо.
И вот мы поехали в Мичуринск снова, на этот раз обязательно через Тамбов и без всяких незапланированных ночевок в чистом поле. Ночевали мы в Шацке, городе небольшом и по окраинам жившем совсем по-старинному. На гостиницу не рассчитывали, бандитов не боялись, поэтому отец договорился с какой-то хозяйкой частного дома, чтобы она разрешила нам поставить машину возле ее забора. С вечера разложили кресла во всю машину, заснули, а проснулись еще до рассвета от холода и шума. Холод в четыре утра был делом естественным, шум тоже был естественный, природный. По улице шел пастух, хлопал кнутом и собирал стадо на день – коров, коз и овец. Наша хозяйка выгоняла овец, и они блеяли так, что могли спящую красавицу разбудить. Мы поняли, что спать больше не удастся, и поехали дальше.
И вот тогда я впервые увидела настоящий восход солнца. За Рязанью начинается настоящее Черноземье, знаменитая плодородная лесостепь. И за Шацком лесов уже совсем не было, а была только степь – и справа от дороги до горизонта, и слева тоже до горизонта. Точнее, это были поля – еще зеленой, не созревшей пшеницы. Было уже почти светло, но солнца не было, а потом слева от нас на горизонте небо позеленело, порозовело, и из-за кромки поля появился ярко-красный горящий сегмент, и начал расти, превращаться сначала в полукруг,