После обработки ссадин они могли бы предложить проводить Марата туда, где он живет – он разрабатывал легенду местной шпаны и не собирался от нее отказываться, – и, предотвращая эту угрозу, Марат сказал, что не хотел бы возвращаться домой без обуви, которую он надеется отыскать утром, когда рассветет, и с рубашкой в кровавых пятнах. Это был намек на ночлег – они, обменявшись взглядами и слегка нахмурившись, молча уступили.
В какой же момент Марат повел себя неправильно? Может, когда слишком стоически переносил жжение от протирания спиртом ссадин на спине и руках, ведь с обычной точки зрения эти порезы и гематомы не что иное, как опасные для здоровья травмы. Он не собирался издавать никаких стонов и вроде бы даже ухмылялся, глядя, как Лора осторожно прикасается к коже ватным тампоном и робко шепчет «потерпи». Только один раз он непроизвольно дернулся и весь напрягся: когда вор жилистыми пальцами ощупывал его череп, проверяя, нет ли серьезных повреждений. Чего он действительно не мог переносить без вспышек злобной дрожи, так это всякого рода освидетельствований, прослушиваний, просвечиваний, пальпирований, заглядывания в зрачки и проверок коленных рефлексов резиновым молотком – этого в его жизни накопилось через край.
Вор с женщиной, всецело увлеченные медицинской помощью, и не подумали предложить Марату ужин. Конечно, они были уверены, что ему не до еды. В конце концов, он бесцеремонно попросил чего-нибудь выпить, чтобы снять нервный стресс, в мыслях зная, что выпивку без закуски не подадут. Лора была шокирована – негодующе всплеснув руками, она хотела что-то сказать, но, когда Адик выразительно на нее взглянул, полезла в холодильник за едой. Он куда-то вышел и тут же возвратился с бутылкой, наполненной темно-фиолетовой жидкостью с легким оттенком розового. На стекле была яркая этикетка с изображением старого замка и с подтверждающей рисунок надписью. «Презент от СМЕРШевца», – сказал Адик, криво ухмыляясь. В бутылке оказалось не кислое чешское вино, а самодельное, с необыкновенным букетом, в котором среди неопределимых оттенков Марат уловил и вкус лесной юргинской земляники, поспевающей на выгревах. Теперь, когда еда наконец появилась, утолению голода мешала распухшая кровоточащая губа, и Марат, смакуя, жевал на одной стороне тонкие ломтики костромского сыра, казавшиеся ему крепко солеными – может быть, от примеси крови. Он сознавал, что быстро захмелеет и перестанет контролировать происходящее. И старый сиделец Петрик не советовал пить, когда ты на задании, но Марат физически не мог круглосуточно быть при исполнении – он не локомотив, где сменяющие друг друга машинисты круглосуточно держат в руках рычаги управления. Таков был рваный ритм его миссии. Прежде она испытывала его годами мучительного выжидания, а теперь гнала в пожарном порядке, словно можно было разом