Но, как бы там ни было, а Котька Багров был «своим среди чужих» и как нельзя лучше подходил на роль союзника. Вдвоем противостоять «провинциалам» было куда проще.
Как ни странно, «провинциалы» с Котькой не конфронтировали. Они демонстрировали ему симпатию и уважение. Даже бригадиром выбрали, несмотря на отнекивания последнего. По вечерам они плотным кружком собирались вокруг Багрова, сидевшего с гитарой на деревянных ступеньках избы-общежития, и слушали в его исполнении «блатные» песни.
Котька знал всего несколько простейших аккордов, но голос у него был красивый, бархатный, с легкой хрипотцой. Его баритон приманивал измотанных работой девчонок, и те, раскрыв рот, внимали совершенно тупым песенным текстам.
Кешка недоумевал: как можно будущим поэтам и писателям, двигателям грядущего литературного процесса, всерьез проникаться примитивизмом типа:
Нас было шестеро фартовых ребятишек,
Все были шулеры, все были шулера.
И пятерых из нас прибило пулей к стенке,
Меня ж отправили надолго в лагеря.
Сам Иннокентий в к любителям блатняка себя не причислял. Он, как предписано распорядком, в двадцать три ноль-ноль уже лежал в постели, пытаясь уснуть еще до того, как раздастся храп провинциалов. Кешка хронически не высыпался. Да и как тут выспишься: в семь утра – подъем, в восемь уже нужно раком в поле стоять, вечером – гудеж, ночью – галдеж. Однокашники обычно колобродили до утра. Даже через ватные тампоны, вложенные Юдиным в уши, просачивался их хохот, визг и голос Багрова, выводящий:
Я помню — носил восьмиклинку,
Пил водку, покуривал план,
Влюблен был в соседскую Зинку
И с нею ходил в ресторан.
«И как этим жеребцам спать не хочется? И почему надзирающие за ними аспиранты не загоняют в стойло это визжащее стадо? – злился Юдин. – Небось, сами уже никакие». Он видел, как в обеденный перерыв один из них соскакивал с кузова грузовика с полной сеткой «Фетяски». Какая уж тут дисциплина! Скорей бы свалить отсюда. Председатель колхоза обещал раньше срока отпустить домой ту бригаду, которая соберет две тонны моркови. Надо собрать…
Это была последняя мысль, посетившая голову засыпающего Кешки. Ему снились бескрайние поля, похожие на африканскую пустыню, а в них на каждом шагу – гигантская морковь размером со средний баобаб. Кешка первым сообразил, что, выкорчевав один такой корнеплод, они сразу же выполнят план заготовок. В этом баобабе аккурат как раз тонны две и будет. Он свистнул своей бригаде, и та, навалившись на морковь, стала раскачивать ее в разные стороны: раз-два, раз-два, э-э-эх ухнем! Так и выворачивали «свою норму» под звуки там-тама: бах-бах бах, бах-бах-бах…
На третьем