Я ему: – а съездил, сдал успешно.
– Да ты что, удивился бравый штабист. В МГИМО? Приняли? Это ж надо, какой уникум у нас служит в БВО. И что теперь, чего звонишь?
– А не увольняет комбриг. Приказ министра отпускать только после окончания календарного срока. А меня 6 сентября исключат за неявку.
– Да, вздыхает штабист. – Попал ты брат в историю. Знаешь что, пиши срочно все на бумаге и присылай на имя генерала. Попробуем сделать что-нибудь, раз уж мы к этому невероятному случаю причастными оказались. Держись, сержант, прорвемся, – подбодрил.
Я естественно, в тот же день составил, как положено, письмо генералу и в офицерском городке в почтовый ящик бросил. Снова, значит, в обход родимых моих командиров специального назначения ВДВ.
И что? А ничего, я уже к тому времени к чудесам привыкать начал. Ждал, грешный, благодатного известия. Недели через две приходит из штаба Белорусского военного округа новая бумага на имя командира бригады. Уволить, пускай едет, не надо, мол, МГИМО МИД СССР обижать.
Ну! Кто из вас, дорогие вы мои родственники и потомки, может сказать после этого, что Владимир Николаев сын Черняков не был ух, каким бравым и упрямым мужиком в молодости?
Часть II
I
Москва. Институт международных отношений
6 августа 1966 года, демобилизованный сержант Черняков выставил корешам-сослуживцам пару бутылок, посидели, попрощались, адресами обменялись, и поехал я в Могилев к маме. А в конце августа уже устраивался в институтском общежитии на Новочеремушкинской.
Про студенческие годы что вспоминать? Трудно было первые два года. Однокурсники мои в большинстве были выпускниками спецшкол, а значит, свободно владели одним, а то и двумя иностранными языками. Детишки всяких там партийных, военных и мидовских начальников. Родители готовили их втак обойму будущих правителей государства нашего. У каждого из отпрысков уже в институте были гарантированы абсолютно реальные перспективы быстрого и беспроблемного продвижения наверх, к власти, к обеспеченной и сытной жизни в элитных домах в центре Москвы, на дачах с огромными участками в Подмосковье, на лучших курортах и в санаториях у нас и за границей.
Таких как я, провинциалов-самоучек, в том числе так называемых «от станка», набирали по специальной квоте, которая должна была свидетельствовать о том, что «родная» партия подпитывается здоровой кровью родного народа из низов. На курсе нас таких было три-четыре человека. Кроме меня, например, Яшка Пляйс, он тоже из армии поступал. Немец, из семьи поволжских немцев (сейчас он – доктор наук, профессор Высшей школы экономики).
Меня определили в группу английского языка, вторым должен был начать учить со следующего курса язык хауса. До того времени я и слышать не слышал, что есть такое, вишь, наречие. Оказывается – в Африке, на севере Нигерии. Слава Богу, на следующий год, законтрактованный было носитель этого диковинного языка, не явился в Москву и мне благополучно предложили