Занявшись другим делом, мальчики, кажется, отвлеклись и через минуту уже с интересом рассматривали план своего города в древности. Надписи были понятны: Иринины ворота, Серебряные ворота, Золотые ворота, вал окружает старый город. К северу от Золотых – озеро, на юг – река колесит. А где их дом? Где-то здесь, на бугре…
Прошло столько веков, а этот листок хранит старинный облик, названия, которые звучат, как сказка, как заклинание. Лыбедь, Рпень, Ярилова долина, Годова гора, Пловучее озеро… Клязьма-Колязьма. Колесящая, что ли, по лугам и лесам? Поди, спроси у пред ков…
На следующий день с утра Анна Андреевна уехала за покупками. Стеша, занявшись обедом (она же была и кухаркой), приглядывала за детьми через окно.
Она видела, что первым собрался и вышел на крыльцо Андрей. Он стоял, поджидая братьев, и от нечего делать принялся поддразнивать дворовую собаку, привязанную на веревке около будки. Бедный пес, не понимая, где же противник, рычал, поднимая шерсть дыбом.
– На, на! Кармешка, возьми косточки. – На крыльце появился Алеша и бросил в собаку горсть песку.
– Ой, не дело затеяли, – забеспокоилась Стеша, не имея возможности оторваться от печи, – пойти предупредить?
Появился Миша и, продолжая игру братьев, загавкал еще громче собаки. Кармешка в сильном рывке оборвала веревку и бросилась к обидчикам. Мгновенно они вскарабкались на забор и повисли на локтях, как воробышки. Стеша видела их макушки, круглые шапки с якорями на боку валялись в пыли. Собака злобно лаяла, не давая обидчикам пошевелиться.
– Няня! Маменька! – вопили они в три голоса, а жальче всех Алеша.
Стеша заспешила на крыльцо:
– Что, озорники? Сколько раз торочила – не беспокойте собаку, до добра не доведет… Просите у Кармешки прощения.
Няня видела, что Андрей и Миша еще держатся, перестав орать при ее появлении, а младший вот-вот свалится.
– Просите, просите, – повторила няня, – а то так и будете висеть на заборе…
– Прости, Кармешка, я больше не буду, – с ревом протянул Алеша и сполз по доскам, размазывая по пыльному лицу слезы.
– И меня прости-и-и, – Миша на вытянутых руках спустился на землю. Поднял шапку, отряхивая ее от пыли и утирая слезы.
– Я больше не буду, Кармешка, – спрыгнул последним Андрей.
Кармешка перестала лаять и затрусила к будке. Легла, окрутив себя пушистым хвостом, и, облизнувшись, прикрыл глаза. Стеша всплеснула руками: «Пес, а человеческий язык понимает – простила озорников».
Мальчики юркнули в калитку, за которой начинался сад. Собрались за сараем у старого дуба.
– Ну тебя, Алешка! – Андрей, отряхивая брата, подшлепнул сзади. – Тебе бы песок в лицо – понравилось бы?
– Я и не метился, – оправдывался братец.
– Давайте устроим палубу на дубу, вон там, на развилке, – показал наверх Миша, – и Кармешку с собой возьмем.
– Т-с-с!