– Что примолкла, душенька? – тронул ее за руку Петр Гаврилович. – Столица здесь была всей Владимиро-Суздальской Руси, в 12–13 веках отсюда Русь пошла… Мастеровитый народ жил, белым камнем здесь работали, на века строили. Летописи говорили, что по каменному делу лучше их, почитай, и не было. Владения мерей – отсюда и пошло Володимерево, «володения меря», стало быть. А никакой не «владей миром», как иногда думают. Русский человек не стремился владеть миром, у него своей земли хватало.
– Уж Константина и Елены церковь проехали.
Ямщик остановил коляску, показал кнутовищем:
– Там, за Успенским далее… внизу…
Путешественники недоуменно кивнули, еще не вполне различая церкви города.
– Папашенька мой выстроил, на свои кровные. Наверху места не дали, зато к реке близко – церковь Николы Мокрого всем путешествующим благословение дает.
– Растопыристо живете, – согласился Петр Гаврилович, разглядывая с горы чудный вид на город.
– Ямщицкий промысел кормит, уж, почитай, два века людей возим; ну, трогай, сердечные, с Богом, – и возница широко перекрестился.
– Звон колокольный? Павлыгин, что за праздник?
– Не ведаю, – отвечал тот, не поворачиваясь, но крестясь широко на всякий случай. – Из Доброго-то села как славно собор видать! Эх ты, Господи! Благодать-то какая! Соборная площадь с Успенским… Дальше – снова гора, Студеною зовем…
– Вот мы и на месте, душа моя, – коляска остановилась близ Соборной площади.
Петр Гаврилович, держа сына на руке, подал другую жене. Она оперлась и осторожно оставила коляску. Деревянный дом? Анна Андреевна удивилась.
Как ни спешил Петр Гаврилович, а своего прямого предшественника на посту гражданского губернатора, Александра Борисовича Самойлова, родственника всемогущего фаворита Екатерины II – Григория Потемкина, он не поспел увидеть. Торопился Самойлов на новые хлеба, добытые ему богатым дядюшкой.
Губернское деление только-только состоялось, и даже каменного дома для губернатора в городе не нашлось. Самойлов жил в казенном деревянном доме, где на первых порах пришлось обитать и семейству Лазаревых. Неподалеку на Большой улице находилась Знаменская (Пятницкая) церковь.
– Голубонька, устала, чай, давай твоего робеночка, присмотрю, – поспешила к ним навстречу старушка с румянцем на щеках, полноватая, но весьма проворная, оставшаяся от прежних хозяев прислуга. Белый платок, под подбородок увязанный, сверкал чистотой. Анну Андреевну тронуло ласковое обращение, да и сам опрятный вид.
– Как кличут тебя, матушка? – спросил Петр Гаврилович, довольный ее приветливостью.
– Степанида Афанасьевна, милостивый государь, – отдала она поклон, – а попросту вся улица зовет Стешею.
– Не затруднит ли тебя, Степанида Афанасьевна, нянюшкой в наш дом поступить?
– Какое затруднение, сокол мой, с превеликим удовольствием! Уж я, чай, таких-то чадушек полсотни,