– Не желаете, сударь, водочки смирновской?
Обернулся, вижу молодые люди – брат и сестра, что пристали к нам у Чемала, дружески улыбаются.
Удивился, сухой закон в дороге решено соблюдать, а у них водка. Хотел было отказаться, да молодица ласково на меня посмотрела, глазами приласкала, я и сдался. Знал бы в какую западню меня тащат, бегом бы от них умчался, да куда там… у девицы на блузке пуговки расстегнулись, белоснежные скаты грудей и ложбинка меж них разум мой затуманили. Не могу взгляд отвести от прелестей девичьих, от губ зовущих, полных жажды быть поглощенными мужскими устами. Присели мы на берегу озера, юбка её заголилась, бедра пышные белые совсем с ума меня свели. Выпил я рюмочку смирновской, не заметил, как братец её куда-то исчез. Ну, а там и понеслась любовь до исступления. Очнулся уже без штанов и даже белья нижнего, совсем голый. Рядом три мужика незнакомые с бородами чёрными густыми, вокруг карты разбросаны. В голове шум и жажда горло рвёт, мне флягу суют, пью, хоть и горечь непонятную чует. Один из бородачей и говорит:
– Ну что, горемыка-офицер, честь свою потерявший, ты и документы нам проиграл, что делать-то нам с тобой. Долг в полку у тебя сорокатысячный, да нам ты почти десять проиграл, мало этого… так и девку свою тоже проиграл. Вон она… под берегом связанная лежит, – посмотрел в указанную им сторону и увидел молодицу, что обольстила меня грудями белыми и бёдрами пышными. – Выход тебе, молодец, один – документы свои, личностью твою заверяющие, получишь вместе с девахой, коль ночью принесешь ценности, охраняемой тобой семейки.
Девица, что недавно ублажала меня прелестями женскими, с плачем умолять стала, чтобы исполнил их просьбу, иначе, сквозь слёзы говорила, погибель нам.
Когда стемнело, дали мне бандиты старую накидку, чтобы срам прикрыть и наказали, куда богатство сворованное принести. Пробрался я к навесу, что с утра для своих подопечных смастерил, как назло в стороне от остальных путников, нащупал в темноте мешок с книгами да крестами, думал по-тихому всё совершать, да торопясь, наступил на руку спящей хозяйке всего того добра. Та хоть спросонья, но признала меня, закричать хотела, да я так зажал горло бедной женщине, что та сознание потеряла. Всё бы ничего, да Сонька, дочка её проснулась и уцепилась за вещи отцовские. Без крика и шума пытается отобрать у меня, озверевшего и обезумевшего мужика, последнее наследство родительское, тихо говоря при этом:
– Дядечка, миленький, дядя Емельян,