мне покажутся дарами.
А на третий день уделом,
в полдень солнечный и спелый,
возвратится снова в тело,
оживая неумело
перед вырытой могилой.
И опять под куполами
эта лёгкость, эта сила,
мне покажутся дарами
перед вырытой могилой.
«Расскажи, расскажи, нашепчи…»
Расскажи, расскажи, нашепчи
в этой дикой, чужой, непроглядной,
вышибающей память, ночи
о грядущем моём неотвратном.
Расскажи мне, прошу, расскажи,
как я буду тонуть и спасаться
от удачи, печали и лжи,
как часы прохрипят мне: двенадцать.
Расскажи и солги мне о том,
как несётся в грядущее счастье,
где омытый июльским дождём
побреду я без рабства и власти.
Я поверю на миг и на век
твоим притчам, как шёпоту листьев,
как часам совершающим бег,
как в последний спасительный выстрел.
Я поверю и буду спасён,
обнесённый проклятьем и славой,
будь то явь или розовый сон,
я упьюсь этой сладкой отравой.
И слова, словно издалека,
непокой разрывая сонливый,
пусть наполнят меня, как бокал,
пусть усну безнадёжно счастливый.
«Дождь падает наискосок…»
Дождь падает наискосок,
пронзая стрелами просторы,
вплетая в ритмику дорог
риторику свою, и скоро
темнеют очертанья дня,
и, влагу пробуя стопами,
бежит по рекам, семеня,
людское племя – муравьями.
Текучесть – качество воды,
предметы, становясь туманом,
растапливаются, как льды,
для единенья с океаном,
и нет оставленных пустот —
всё обращается к Началу,
где медленно ковчег плывёт
и ищет новые причалы.
«Ночь, а не спится…»
Ночь, а не спится…
Птицами лица
перед глазами
сами
собой замелькают,
в памяти тихо растают,
звуки сумрак загладит,
в небе луна – оладьем
тянет ладони света…
Лето.
Падая, мчится
звёзд колесница,
в небе отвесном
тесно
от звёздного света.
Древних припомню приметы,
не поверив заранее,
я загадаю желание:
слово заветное с уст…
Август.
«Играет Ангел на трубе…»
Играет Ангел на трубе,
бросая звёздочки играя,
тебе и мне, мне и тебе —
ушедшим, изгнанным из Рая.
И истекая звуком, медь
парит и ослепляет звонко,
ей сладко, кажется, гореть,
бежать по улице ребёнком,
заглядывать под каждый лист
и в лица проходящих