Потом вдруг всё разом точно оборвалось. Я неожиданно поправился, будто бы и не болел вовсе, но всё ещё опасался выходить из дома, подолгу, точно затравленный зверёк, наблюдая за соседской избой из окна.
Вечером заглянула Алёна. Бабка сказала мне, что она приходила каждый день, пока мне было худо, и приносила какой-то травы. Пелагея поначалу не рискнула поить меня её отваром, но вот вчера дала, и уже сегодня недуг мой как рукой сняло.
Чувствуя себя вполне сносно, я вышел навстречу девушке.
– Здравствуй, – заулыбалась она обрадовано, – поправился, наконец?
– Поправился, – ответил я смущённо, с беспокойством в душе припоминая срамные сны из моего бреда, в которых происходили какие-то оргии, я превращался то в коня, то в собаку или волка, а ведьма Варвара и, почему-то, Алёна вместе или по очереди играли со мною в любовь, обнимали, гладили по шерсти, по бокам, держали за гриву, становились под меня и орали какие-то непристойности, которые я, как животное, понять не мог, но всякий раз воспринимал, как побуждение к действию.
«Срам-то какой!» – подумал я, не находя сил поднять глаза на девушку: мне казалось, что она всё знает о моих снах.
Алёна стояла напротив в лёгком сарафане из ситца в горошек, таком нарядном для унылого деревенского пейзажа, таком ярком и чересчур коротком и открытом, что даже мне, человеку привычному к такой одежде на городских девушках, её одеяние показалось слишком неуместным и вызывающим на фоне окружающей нас серой деревенской обыденности. Взгляд мой невольно закрадывался за край сарафана, лишь слегка прикрывавший её молодую, небольшую, упругую и красивую девичью грудь. Я даже встряхнул головой, чтобы отогнать возникшую вдруг и всё усиливающуюся похоть, а чтобы совсем развеять чары спросил:
– Что такая нарядная?!
– А что? Разве нельзя?!..
– Да нет, почему же, – снова потупил я взгляд: навязчивые непристойные сцены из моих бредовых снов так и лезли в голову, словно бы это были воспоминания о недавних событиях, – можно…
Я старался не смотреть на Алёну, как на участницу приснившихся оргий, в которых она представала мне во всей своей прелестно-манящей, женственной уже наготе и во всех бесстыдных и развязанных, распутных проявлениях своих желаний, которые я со страстью, беспощадной, как жажда, исполнял, принимая то облик лошади, то волка или собаки. Я не мог забыть, как они вместе с Варварой забавлялись со мной, помогая друг другу справиться со мной и совершенно не стыдясь выказывать одна перед другой наслаждение в усладе своих похотей.
Вдруг на мгновение захотелось, чтобы всё, что приснилось мне, стало явью, но я тут же испугался своей постыдной мысли.
– Чего молчишь? – поинтересовалась Алёна, кокетливо наклонив голову на бок и продолжая улыбаться.
Перемены, произошедшие в ней, были весьма удивительны.
Будто бы вуаль сонливой и осторожной скованности, окутывавшая её дотоле, как паутина розу, теперь была сброшена, разорвана, и маленький невзрачный бутончик раскрылся, очаровывая