Эхо стука моего в дверь разнеслось по пустому подъезду, тоскливо и одиноко, и затихло, не дождавшись ответа. Я постучался ещё раз, и ещё, но все попытки мои остались без результата.
Долго стоял я у двери, чувствуя, как всё опускается в душе, потом пошёл, медленно ступая со ступеньки на ступеньку.
Вдруг за спиной раздался щелчок, и дверь в квартиру Вероники отворилась.
На пороге стояла незнакомая женщина и пристально на меня смотрела.
– Простите, а Вероника дома? – скороговоркой выпалил я, точно боясь, что появившаяся пожилая дама исчезнет, как приведение, и в то же время пытаясь сообразить, кем она может приходиться девушке.
Женщина ничего не отвечала мне и всё также, не мигая словно змея, продолжала глядеть на меня своими выпученными на выкате глазами.
Я замялся в смущении, не понимая причины её странного поведения.
– Тебе чего? – может быть, не расслышав моего вопроса, вдруг фамильярно обратилась ко мне тётка.
– Веронику, пожалуйста, попросите выйти! – нарочито вежливо ответил я.
– А ее, наверное, нету, – равнодушно произнесла женщина.
– Как это, наверное, нету? – удивился я.
– А так… Прежние хозяева съехали несколько дней назад. Теперь здесь живу я.
Удивлённый услышанным, я снова поднялся на площадку. Вид у меня, видимо, был такой, что женщина предложила мне:
– Да ты пройди, если не веришь, сам посмотри!..
Я вошёл в квартиру, заинтригованный догадкой, что жизнь моя движется по какому-то заколдованному кругу, и увиденное повергло меня в окончательное отчаяние.
Уже с прихожей начинались следы беспорядка, какой всегда остается в покинутых жилищах: голые, ободранные стены, проявившиеся сразу же изъяны постройки, разбросанные в беспорядке мелкие вещи, какие-то бумаги, газеты, обрывки проводов, верёвки, коробочки и поломанные, непригодные уже ящики, гвозди и шурупы, сиротливо торчащие из деревянных пробок в стенах на тех местах, где когда-то висело бра и вешалка для одежды.
Комнаты квартиры пребывали в таком же состоянии, и от этого унылого, безнадёжного разорения на душе больно защемило и стало горько. Острое одиночество овладело мной при виде всего этого.
Я обошёл квартиру, заглянув в комнату, где жила Вероника с братом. Её обшарпанный, брошенный вид, пустота пыльного неживого воздуха, недвижимо, непробудно стоящего в четырёх стенах, повергли меня в особое уныние.
Далёкий теперь летний вечер, проведённый здесь однажды, совсем некстати всплыл откуда-то из глубины моей памяти.
Чтобы хоть как-то развеять тучи мрачного настроения, я хотел было поинтересоваться у женщины, где же она живёт: ни в одной из комнат не было ни её одежды, ни мебели, ни посуды, ни какого-то скарба вообще, – но той уже нигде не было: квартира оказалась пуста.
Я