Сама же она невыразимо и нестерпимо мучилась от такого восприятия мира, от невидимой для тысяч людей красоты каждой трещинки в асфальте, и это мучение также было заметно иногда в ее взгляде. Волнами захлестывающая ее красота вся оставалась внутри, неразделенная, непереданная другим, между тем как она с трудом уже помещалась в душе у Яны, и та испытывала почти физические мучения. Кроме того, слишком уж ей не хотелось походить на всяческих типичных чудаковатых не от мира сего персонажей – и потому она прятала глаза, даже если и допускала иногда нескромную мысль, что у нее-то это по-настоящему, и потому притворяться и прятаться подло, и что всё равно она от себя не спрячется.
В детстве и особенно в подростковом возрасте Яна пробовала вести дневник, прочитав где-то, что изложение на бумаге собственных страхов и горестей таинственным образом освободит от них; однако чуда, вопреки ее ожиданиям, так и не произошло. Все неприятности были честно записаны, отмечены датами, – а настроение Яны оставалось неизменным. Также пробовала она и писать стихи, но сама понимала, что выходят они довольно посредственными. Чувства, которые она хотела выразить, никак не умещались в рамки стихотворения, слова вылезали за пределы рифмы, слова отказывались отражать те образы, которые виделись Яне. Поэтому вскоре, решив, что так будет правильнее, она прекратила попытки. Но ее восприятие мира оттого ничуть не изменилось. К ней продолжали приходить звенящие строчки еще ненаписанных стихотворений, – но всегда лишь первые, обманчивые, за которыми неизменно следовала лишь мучительная, полная чувств, тишина.
Это не прекращалось ни на секунду и не находило выхода. Стремясь хоть как-то облегчить душу, Яна стала записывать отдельные короткие фразы, не всегда связанные между собой, передающие лишь ее непосредственные впечатления и фиксирующие секундные образы:
Светящиеся окна в домах;
Сырой дождливый воздух;
Вечерний ветер;
Дрожащее расплавленное золото фонарей в чёрно-зелёной синеве пруда;
Высокие тёмные сосны в лесах;
Кривые тени от веток на жёлто-серой ночной земле;
Красные отблески светофоров в графитово-блестящих асфальтовых лужах;
Сиреневый весенний вечер;
И дрожащие тени от резного забора, освещаемого бледным жёлтым светом;
И небо дымчато-сиреневого, перламутрового оттенка;
И деревья темно-зеленые, между которыми призрачными золотистыми звёздами сияют фонари и лампочки в окнах домов;
А там, где они сияют ярким белым светом, темная листва окрашивается в изумрудный оттенок летней травы, сияющей на солнце;
И окна в старых подъездах, открытые настежь, в улицу, в весну, с ветвями деревьев, заглядывающими в них;
Большие прохладные арки в старых домах, полные летнего воздуха.
Этот список увеличивался с каждым днем.
Однажды