– Федор наговорит с три короба, а исполнит ли? – сказал Иван наугад и увидел, что попал.
– Ты его не знаешь. – Юрий недовольно оттопырил губы. – Он за Ржев душу продаст…
– Сейчас не время…
Лоб у Юрия набухал упрямством, ноздри расширились.
– Самое время.
– Нет, новый хан спервоначала всегда закон чтит.
– Меня новгородцы давно звали. Что ж, что новый!
– Погоди, пока не выберут. – Но Иван видел, что Юрия сейчас не отговоришь.
– И Торжок поднимем. А из Клина я их выбью сразу…
– Михайло пожалуется. Ты туда, а он – сюда. Да с татарами.
Ивану не хотелось уговаривать, он не подбирал слов.
– Михайло! – Юрий поднял голову, на переносье врезалась морщинка. – Ха! Он сюда уже пытался… Не бойсь – и суздальцы, и новгородцы, и мы… Михайло!
Иван понял, что только напортил.
– Ну, смотри: ты старший, – сказал он устало. – Голова-то одна у каждого.
Юрий пригладил белесые волосы, покривил губы.
– Ты когда в Переяславль-то едешь? – спросил он небрежно.
Это был уже прямой намек.
– Да хоть сегодня: для тебя же и сидел. – Иван встал. – Пойду княжне откланяюсь и – домой.
Он помедлил, но Юрий не ответил. Он сидел все так же, развалясь, уставясь в одну точку, и Иван почувствовал, что брат уже выкинул его из головы.
«Втемяшилось! И откуда в нем такое зло на Михайлу? Разъярит нового хана – и Москве не бывать. И Ольга пропадет тут с ними. Он-то бежит в Новгород, а ее бросит. И чего я с ним связался, с одержимым!»
Но Иван знал, что никогда с Юрием не развяжется. «Разве если Ольга захочет. Нет, она… Но сказать ей надо. Надо».
Только когда оседлали и запрягли, увязали в тюки одежу, сосчитали людей и проверили припасы и оружие, Иван Данилович в дорожном опашне поверх кольчуги и шлема, в высоких сапогах пошел через сад к Ольге.
Он решительно шагал по рыхлой земле между облетевшими яблонями. Вечерело, и земля пропиталась розовато-бурым свечением, далеко, пусто, было видно через серые кривые стволы, малиннику забора почернел, оголился прутьями. Что скажет Ольга? После случая со Святославом она не говорила с ним ни о чем. Хотя Святослава Юрий перевез в Коломну, а сказал ей, что выпустил, но она могла узнать правду. На скрипучих ступенях галерейки Иван замедлил шаги. От деревянных половиц пахло сыростью, на рогожный половик нанесли глины, в углу в коробах белели яблоки. Ему пришлось стучать два раза.
Он стоял перед ней близко и говорил убедительно, а она странно смотрела исподлобья и не слушала. Он замолчал, но она не ответила на вопрос.
– Езжай, княжна, в Ростов, – повторил Иван. – К отцу. Здесь худо будет скоро… Хочешь, я тебя до Переяславля провожу? А там охрану дам. Я вот еду… – закончил он как-то беспомощно: нет, видно, не простила она ему Святослава – молчит.
– Никуда ты, Иван, не поедешь, – сказала она и улыбнулась – словно вся горница