– Князь Святослав Можайский, – сказал он хрипло.
– Ну? А раньше только рычал, матерился.
– А сей год с весны поет.
Иван поморщился: Юрий узнает, что идет Тохта, и велит Святослава убрать, как Константина Рязанского. Во рту стало противно.
– Не знаем своей судьбы… Думал ли Святослав, что вот так вот, как теперь он… – Иван сглотнул слюну, опять поморщился.
«Знает ли Ольга, кто сидит под башней?»
– Своей судьбы не угадаешь. Ты как думаешь, Никола? Взять хоть тебя…
Старик потупился сурово, ввалились ямы под скулами.
– Бог открывает. Иногда, иным… Княгиня Ксения Тверская, говорят, свою кончину угадала…
– Какую кончину? – Иван оперся о стол, привстал. – Да разве она померла? Когда? Я почему не знал – ведь мы к ней живем ближе?
– Померла, упокой ее, Господи, – строго сказал Никола. – Вчера в монастыре говорили – к баскаку прибежал гонец…
– Да, они быстрее наших… Кто бы подумал! Ты видал ее когда?
– Видал, давно только. – Никола встал, покрестился, пожевал запавшим ртом. – Спасибо, князь, за милости, но пошел я, стар стал – покоя кости просят…
Иван Данилович тоже встал, положил ладонь на широкое костлявое плечо:
– Ну, иди с Богом… Будешь мне служить?
Никола смотрел в пол, молчал, только билась толстая жила на виске.
– Жизнь моя на перепутье, – тихо признался Иван.
– Останусь, – также тихо обещал Никола и медленно пошел к двери.
Сразу стало пусто. В отсыревшей полутьме лоснился ядовито венецианский шелк, в бревенчатых углах скапливалась безнадежная глухота. Иван лег на ложе, закинул руки за голову. Сухие зрачки бегали по низкому потолку. Ольга смотрела на него неясно, непонятно, все дальше, тускнело облачное пятно в пруду под яблонями. Вот не стало Ксении Тверской, и земля опустела.
Один человек ушел, а пусто. Почему?
Старую княгиню видел он дважды: лет пятнадцати во Владимире, когда князья спорили за Переяславль. И через год, когда отец покумился с Михайлом Тверским против великого князя Андрея. Недолго то кумовство длилось, а как, говорят, хотела их дружбы Ксения.
Может, правда, она прозорлива была? Никогда теперь они с Михаилом не помирятся…
Во Владимире в соборе стояла Ксения прямо, крестилась редко, но все лицо ее, доброе каждой складочкой, тихо, радостно молилось. Он поглядел украдкой и смутился. После молебна, проходя мимо, положила ладонь ему на макушку, взъерошила слегка, и он через эту мягкую ладонь почувствовал все ее незлобивое тепло ко всем людям. Он хотел, но не мог рассердиться, что его гладят по головке, как маленького.
А второй раз отец ездил в Тверь и взял его собой. Они пришли поздороваться с княгиней. Ивану она улыбнулась, как мать, а на отца его, на Даниила, смотрела испытующе-терпеливо, пока он говорил, и Даниил сердился, но сдерживался. Иван не разобрал, что она тихо так сказала в ответ, но заметил, как у отца покраснел лоб, испугался, что отец сейчас прикрикнет, как дома. Но Даниил только опустил глаза, сказал сквозь зубы: «У тебя своя правда, у меня – своя, хоть ты