Дядя Коля называл меня «Сашок-рыбачок», сидел со мной на завалинке, дымя в сторонку папиросы, показывал, как вязать узлы на крючке, расспрашивал о делах и учёбе. Вовка – его приёмный сын, лет шестнадцати, тоже возился со мной, учил кататься на велике и, по секрету, показывал штык и каску, которые его отец привёз с войны.
Завидев мою двоюродную сестрёнку Маринку, Данилыч улыбался в свои усы, говорил:
– Ну, здравствуй, Ягодка-Малинка! – лез в карман за сладким угощением, карамелькой «Лимончик» или «Барбариской», гладя сестру по голове. Маринка, смуглая от загара, улыбалась и хлопала ресницами, кружилась вокруг дяди Коли, как пчела у мёда. Девочки – они такие, сластёны.
Я часто заходил к Данилычу в дом, разговаривал с тётей Лизой, рано поседевшей, симпатичной учительницей. Мне казалось, что мир, покой и счастье живут в этом доме всегда! Весной дядя Коля накладывал мне в пластиковое ведро часть улова, зашедшего в сеть-мерёжку, чтобы я угостил своих. Летом срывал с верёвки просушенную солёную рыбу: окуньков, икряных плотвиц или жирных подлещиков. Заворачивая их в газету, приговаривал: «Это вашим мужчинам, к пиву»! Иногда в его мерёжки заходил сом, и мама, получив от дяди Коли через забор «передачку», жарила вкусные соминые котлеты.
Дядя Коля обожал рыбалку. Он знал про неё всё. Мы рыбачили вместе на Дубне и вели неторопливые беседы. Дымя папиросой, отгоняя назойливых комаров, он рассказывал, а я слушал, поглядывая на яркий огонёк его папиросы.
– Сашок, вот ты каких лягушек для донки ловишь?
– Да вот по полю скачут, коричневенькие такие.
– Самые хорошие лягушки – зелёные. На них большая рыба клюёт. Вот видишь у ряски мордочку высунула?
– Вижу.
– А я вот, был в Сибири. Так там этих лягушек называют «молоканками»! – дядя Коля выдохнул табачный дым и стряхнул пепел.
– Почему, дядя Коль?
– Они их едят!
Я засмеялся, не веря в его рассказ. Это ж надо, лягушек есть? Фу-у-у-у!
– Правда-правда. Окунают в молоко и едят! – он ещё раз выпустил изо рта дым, – поэтому и называются так – «молоканки»!
Днём, после обеда, когда городскому мальчишке в каникулы на даче делать было особенно нечего, я, наловив мух и слепней, выходил к реке половить уклейку. Рыба эта хитрая и требовалось какое-то время, чтобы приноровиться к её поклёвке. На раскачку уходило до половины наживки.
Момент, когда рыба захватывала плавающую на воде муху был виден, однако, через мгновенье, она могла выпустить её изо рта и при подсечке наживка падала в воду уже без крючка, где хитрая уклейка или голавль, быстренько её подъедали.
Солнце пекло сверху, отражаясь слепил глаза его жёлтый диск. На косогоре послышались шаги. По характерному шуршанию болотных сапог, я понял, идёт мой любимый дядя Коля. Сначала завиднелся дымок его папиросы, потом появился и он сам. В брезентовой кепочке,