– Братья! – бросил он густым басом в толпу.
Астраханский народ притих, прислушался, замолкли разговоры, смех и споры.
– Пью за волю! – крикнул атаман и залпом осушил чарку, отдав пустую стоящему рядом Ефиму, продолжил: – Астраханский люд, придет еще времечко, и мы посчитаемся с вашими обидчиками и мучителями, посадим в воду воевод да стрелецких начальников, а вам всем дадим волю, и будете вы жить по казацкому обычаю, делить все поровну, судить всем миром! Любо ли я говорю вам, люди астраханские?!
– Любо! Любо! – закричали из толпы.
Но вот к стругу пробился какой-то мужичонка, оборванный, в лаптях, и торопливо заговорил:
– Батько! Батько! Степан Тимофеевич!
Разин, заметив мужика, спросил:
– Что тебе, милок?
– Воевода Прозоровский пожаловал, вон уж подъезжает к твоему стругу, – и показал на князя со свитой.
Иван Семенович слез с коня, бросил поводья одному из дворовых, услужливо подскочившему к князю, пошел к атаманову стругу.
По мосточку Разин спустился с лодки навстречу воеводе, величая его, взял под руки, повел на свой струг, подвел к столу, поклонившись, подал чарку. Прозоровский, выпив вино, как зачарованный стал смотреть на соболью шубу Разина. Воеводе вдруг очень захотелось иметь такую шубу, да так захотелось, что его забила мелкая дрожь. Дрожащей рукой он потянулся к дорогому меху, погладил его сухой костлявой ладонью. Ворс на шубе был мягким, искристым и переливался. Неожиданно для самого себя с волнением в голосе, почти умоляюще, произнес:
– Подари шубу-то, атаман?!
Разин в ответ ничего не сказал, промолчал, как бы не слыша воеводу.
– Подари шубу-то! – почти взмолился Иван Семенович.
Насмешливо поглядев на воеводу, Степан ответил:
– Не гоже тебе, воевода, у меня, простого казака, подарки выпрашивать. Шуба эта не продается и не дарится. Я ее в бою саблей взял. Да и больно шуба-то хороша, греет знатно, а сейчас, сам знаешь, холода наступают, – и атаман погладил рукой дорогой мех.
– Подари, Степан Тимофеевич, – неотступно просил Прозоровский, – а я тебе в чем-нибудь другом услужу. Ведь от нас, воевод, многое зависит. Как мы на Москву отпишем, так и будет. Знай, атаман, кому добро творить.
– В гостях, воевода, гостить – не свою волю творить. Не отдам тебе шубу, – багровея в лице, ответил Степан.
– Эх, атаман, атаман, из-за шубы дело свое загубишь! – пригрозил воевода.
Не стал больше Разин спорить с Прозоровским. Рывком скинул с плеч шубу, бросил ее воеводе в руки:
– Сладко, Иван Семенович, проглотил, да горько выплююнешь! – в сердцах сказал атаман.
Не расслышал последних слов атамана астраханский воевода, так и впился руками в подарок и заспешил со струга к своему коню. Заулюлюкали вслед ему казаки, а Ефим, заломив баранью шапку с красным верхом, запел, приплясывая на палубе:
Ты поди, моя коровушка, домой,
Пропади, моя головушка, долой.
Ай, ди-ли-ли, калинка моя!
В