Несколько минут ожидания – и в земную юдоль по лестнице опустились (именно в таком порядке) большие квадратные ботинки, серые отутюженные брюки, омерзительно чистый сюртук, галстук с бриллиантовой заколкой и что-то отдалённо напоминающее голову. Сыщик был абсолютно лысый, усатый, с ядроподобной круглой головой, бровястыми тёмными глазами и бакенбардами, как у писателя Гончарова. Вандейковская бородка выглядела чужеродной на круглом, массивном подбородке. Монокль в глазу имел исключительно самодовольный вид.
Когда Брин шагнул к Мельхиседеку, полы в полумраке замерцали, словно он шёл по воде. Обширные чёрные ноздри хищно раздувались в предчувствии нового громкого дела, солнцеподобная лысина блеском превосходила даже знаменитые судебные речи своего обладателя.
Поблескивая холёными ногтями, сыщик протянул руку сначала игумену, потом – Брутилову.
– Рад видеть вас, ваше преосвященство, рад новой встрече, Кирилл Петрович. Сколько лет, сколько зим… Как вижу я, время никого не щадит. Только память о нашей дружбе ему неподвластна.
– Да, Иван Ильич, многое ушло с годами. Годы не только берут своё, но и наше отбирают… Рад вас видеть через столько лет, – вежливо ответил Брутилов, пожимая сухие, холодные пальцы сыщика.
– Смею напомнить, ваше превосходительство, что вы прибыли сюда для рассмотрения дела об убийстве, – недовольно вклинился в беседу игумен. – Мы должны обсудить некоторые вопросы…
– Да, да, конечно, ваше преосвященство. Посмею задать вопрос первым. Ради чего могло произойти убийство?
– Ради чего убили? Да по дури своей. С жиру бесятся дворянские дети, вот и всё! – бросил игумен. – Революцию им подавай да рай без Бога…
– Нет, полноте, – усмехнулся немец, теребя правый ус. – Это в столицах с жиру бесятся, а у вас – от голода. Тут дело посложнее будет. Я думаю, виновного надо искать в самой обители. За её пределами старец был мало кому известен, а в ваших монастырях, как я весьма наслышан, всякий всякому враг. Я изучил уже по рассказам вощанцев обстановку в вашем монастыре и имею о его обитателях хорошее представление… – сыщик жмурил тёмные глаза и теребил правый ус, чтобы сосредоточиться. – Я, например, думаю, что убить мог горбун Алёшка. Он молодой, у него кровь бурлит. Такие всегда к бунту способны. Или юродивый ваш, Емелька, – он мог, и сам того не понимая, человека жизни лишить. Себе же он руки резал? Вены резал? Было дело. Значит, и другого кого прирезать может.
Игумен помолчал с минуту, – он не ожидал от приезжего настолько обширных знаний о Мельхиседековом хозяйстве. Потом, потеребив бороду, тихим голосом возразил:
– Нет, ваше благородие. Ежели выбирать из насельников