Но при Атланте сирены, опальные музы титанов, пели за океаном иное. И иное пели Геспериды в волшебном саду. Они пели:
– Не сходят небожители в пределах Атлантовых на почву земли. Не встречали олимпийцев Геспериды в этом саду. Не будет дракон Ладон сторожить, лелея их сладкий покой. Не будут пением муз девоптицы с вечера до восхода денницы охранять плоды чудесного дерева для забавы владыки Олимпа. И Аглая-Сияющая не усядется, вся в сверкающих перьях, на ветвях чудотворной яблони. И Эрифия не раскроет багряные крылья, чтобы перелетать с ветки на ветку. И Гесперия, мерцающая, как звездный юноша Геспер, не взлетит на макушку чудо-дерева, чтобы оттуда озирать тихий сад. И нимфа ключа, Аретуза, не омочит в струе своих губ, не разбрызгает благоухание амброзийных капель по цветам, листьям и травам сада невиданной красоты…
Так пели вечерние нимфы.
Кто же вы, девоптицы?
Говорили цветы, просыпающиеся только к вечеру, что Геспериды – дочери Вечерней Звезды. А цветы, которые изливали свой аромат ночью, шептали друг другу, что Геспериды – дочери Ночи. А те, которые протирали глаза росой поутру, говорили, что Геспериды – сестры сирен, что и они – музы древних опальных титанов, воспевавшие некогда Крона и Рею в золотой век.
Только нимфа Гесперия, в гроте близ сада, молчала, вышивая по ткани лугов образ Атланта, державшего небо, и у ног его – озеро слез, и трех Гесперид в колыбели.
Днем Геспериды дремали, укрывшись в гуще листвы. Тогда неусыпно бродили по саду слух и глаза дракона Ладона, стража сада, и сверкали у яблони Геи красота его чешуи и опасные чары змеиных глаз.
. . .
Жестока и скользка змеиная красота. Зачарует взор, а сердце оледенит. Породит мечту и сама же убьет мечту. Подумаешь: вот оно, чудо-создание! А пред тобою чудовище-ѓада. Станешь искать в его красоте живую воду, а найдешь только мертвую воду. И в самой близи та красота далека. И чем ближе она, тем дальше, будто в ней все не свое, а чужое – только кожа надетая. Но такие на той коже краски, какие только море выдумает и спрячет для нереид в рыбьем царстве, у себя на дне, как диво морское. А попробуй вытянуть это диво морское на берег – что за гадкий червь земляной!
Но иным был Ладон.
Вместе с Атлантом устремился Ладон на Олимп, чтобы сорвать с неба звезды. Но, низверженный с Олимпа, упал похититель звезд в воды Сперхея. Принял тело титана Сперхей, унес на дно. Оплел его водорослями, завалил камнями.
Утаил от глаз богов. Долго лежал Ладон на дне реки, под корой ледяной Сперхея, пока Гелий-Солнце не посеял на льду лучи-глаза и не вырвались воды в буйном росте наружу. Тогда вышел титан из вод на землю. Уже кожа его покрылась вся чешуей под камнями и травами, и был он видом дивен и страшен.
Так обрел низверженный титан счастливой Аркадии образ дракона. Прикрыл страшным обличием свою титанову правду. Не нашел он Чудо-горы в некогда счастливой Аркадии. Не нашел ни Атланта, ни веселых плеяд. А увидел их на небе. Увидел – и расправил Ладон крылья дракона, полетел на закат, туда, где сверкали сестры-плеяды. Ночь летел.