Мужчины, соблазнившись ее красивой внешностью, стремились познакомиться с ней, но никогда рядом долго не задерживались. Мне кажется, Роза морально подавляла их своей независимой манерой суждения и поведения, высокомерным взглядом раскосых зеленоватых глаз и всем своим видом, который можно было бы обрисовать одним междометием: Ха!
Роза, предпочитавшая в одежде строгий классический стиль, обычно выглядела столь холодной и недоступной, что лишь отчаянные смельчаки решались подойти к ней на расстояние ближе, чем на метр, и то только за тем, чтобы пригласить ее в театр или какой другой культурный центр.
При всем при том Роза любила детей, и порой говорила, что никогда не останется в «старых девах» хотя бы потому, что хочет в будущем иметь ребенка. Меня она обожала, и даже терпеливее и мужественнее, чем мама, умела переносить мой плач, капризы, мою боль.
Еще Роза очень любила фантазировать на тему, кем я стану, когда вырасту. Сама же год назад категорически заявила, что не желает больше работать на государство, и, передоверив свою трудовую книжку приятельнице, работавшей в двух местах одновременно, занималась пошивом и вязанием одежды на дому, благо, в нашей квартирке имелась свободная комната, общими усилиями оборудованная под мастерскую. Недостатка в клиентах у нее не было, работала она быстро и качественно, но стоило появиться свободной минутке, как она бежала ко мне, называя меня своей отдушиной.
Я ценил ее доброе отношение ко мне, но что-то меня в ней настораживало, особенно в последние дни. Роза часто выглядела утомленной, жаловалась на бессонницу, а иногда, когда мамы с Сабиной не оказывалось дома, начинала вдруг тихонько, но невыразимо горестно плакать. Так неожиданно я узнал, что «железная Роза» может быть другой.
Успокоившись, она поднимала меня на руки, подбрасывала в воздухе, тормошила и радовалась до небес, если ей удавалось меня рассмешить. Я старался отвечать ласкою на ее любовь, но мне всякий раз мне становилось не по себе, когда она вдруг принималась рассматривать меня, вглядываясь в черты лица, и бормоча что-то себе под нос.
***
Вернулась из кухни мама, и, водрузив меня на мой высокий стул, принялась кормить с ложечки. Вообще, мне больше нравилось, когда мама позволяла мне есть самому. Правда, при этом большая половина пищи проносилась мимо рта, рубашка на груди насквозь промокала, но зато в это время я ощущал себя вполне самостоятельным человеком. Однако мама об этом, увы, даже не догадывалась.
Стоя у окна, Роза небрежно обронила:
– Что это Эрик так быстро сегодня ушел?
Мама, старательно пичкая меня кашей, нехотя ответила:
– Я думаю, он больше не придет. Мы расстались.
Роза резко обернулась:
– Ты не боишься, что когда-нибудь пожалеешь об этом?
Мама