Пломбир в шоколаде. Рена Арзуманова

Разбирал всё ненужное, что за годы жизни накопилось. И столько там всего ненужного. На что жизнь тратим, Васенька? А вот аппарат для выжигания очень меня порадовал. Ты знаешь, мне его мамка подарила. Когда к нам в город, в этот самый дом, мною построенный, жить переехала. Когда уже ты у нас народилась. Когда я уже сам взрослым мужиком был. Когда мне этот аппарат совсем и не нужен был – она мне его подарила. Я тогда, хорошо помню, подумал, что мамка так ко мне подлизывается. По-деревенски просто и хитро. Как благодарность за то, что мы её в город жить взяли, что не оставили одну помирать в деревне. С какой же ещё целью можно дарить то, что человеку сейчас совсем и не нужно? А вот сейчас, как нашёл этот её подарок, так вдруг понял, что не подлизывалась она, нет! Не задабривала меня, а прощения у меня таким образом просила. Что бы мне этого тогда не понять?! Что ж мы все только задним умом сильны? Когда уже обнять и простить некого? И так мне, доча, в ту минуту моего понимания захотелось в детство вернуться! Да с этим аппаратом! У всех пацанов лупы, а у меня – целый агрегат! Может быть, моя жизнь, сделай мне мамка такой подарок тогда, когда мне десять лет было, совсем по-другому бы пошла?

      – А ты бы хотел другой жизни, папа?

      – Хотел бы я другой жизни? – папа внимательно посмотрел на меня. – Не знаю, доча. Я даже не знаю, хотел бы я другого детства. Я за эти дни столько всего передумал. Я мамку понял. Наконец понял. Понял, что жил я не хуже, а даже лучше многих пацанов в деревне. Их мамки били, а меня она пальцем за всю жизнь не тронула. Раздражалась – да, кричала, но чтобы ударить – нет, не припомню такого. А скажи мне, кто бы на её месте не раздражался при жизни такой? Никакого бабского счастья. И то, что всё моё детство она тетешкалась не со мной, а с батей, я ей тоже простил. Она знала, что я вырасту, встану на свои ноги и пойду по жизни без костылей, а вот батя…

      Папа глубоко затянулся, замолчал. О чём-то своём, прищурившись от сигаретного дыма, думал. Я не решалась прервать его молчания. Наконец решилась открыто посмотреть на гроб. Смело смотрела, как на врага. Неожиданно для себя поняла, что мне нравился запах свежих досок, из которых гроб был сколочен. Мне стало стыдно. Враг не должен привлекать ни одной чертой. Иначе он перестанет быть врагом.

      – Нет, я бы не хотел другой жизни, доча.

      Я вздрогнула и перевела взгляд на папу.

      – И детства другого бы не хотел. А уж сейчас без мамки твоей, без тебя и Маркизы, без твоих пацанов и Машеньки я себя даже и не мыслю. Мне очень нравится с вами жить, с вами не соскучишься.

      – Вот и живи, папа! – я вскочила с табурета, обняла папу, крепко обняла, как в детстве. – Не умирай, пожалуйста!

      – Чего это вы меня все сегодня хороните? У меня и в мыслях нет помирать. Весна такая тёплая выдалась, дел столько ещё не переделано, с внуками ещё не наигрался. Чего ты это себе напридумывала?

      – А гроб? – сквозь слёзы спросила я.

      – А что гроб? Гроб как гроб. Раньше в деревнях мужики сами себе гроб тесали, заранее. И все к этому нормально относились. Мужик должен быть хозяйственным. И с