– А для чего ты купил гроб, папа?
– Как это – для чего? Себя порадовать. Это, Васька, после моей женитьбы на твоей маме, счастливой, надо сказать, женитьбы, первая моя самостоятельная покупка. Первая, доча! А так – всё под маминым контролем. Сначала она ссылалась на то, что я деревенский и не знаю городской моды. Потом на то, что так и не стал городским и тяготею ко всему деревенскому. А я, да, так и не стал городским. И не собираюсь. А всю жизнь, все покупки – под диктовку.
Я молча протянула папе рюмку и осмотрела веранду, на которой прошло практически всё моё детство. Это, пожалуй, самая уютная и самая обжитая часть нашего дома. Топчан, на котором сидела мама, был покрыт красивым лоскутным одеялом. Это, конечно, не ширпотреб, не с блошиного рынка, не наследство от папиной деревенской родни. Одеяло эксклюзивное. Мама его специально заказывала. Поверх одеяла, в изголовье, горкой сложены подушки. Конечно же, не в белых накрахмаленных наволочках и не покрытые сверху тюлевой накидкой, но тоже стилизованные под деревенский стиль. Подушки мама тоже заказывала. В одинаковых чехлах, с расшитыми петухами и все разного размера – от мала до велика. В центре веранды – огромный дубовый стол. Неподъёмный. Когда приходящая уборщица скребёт до первозданной чистоты непокрытое лаком деревянное покрытие веранды, стол приходится сдвигать с места в восемь рук. Не меньше. Вдоль стола – деревянные диванчики, стилизованные под лавки. Тоже не абы какие. Все тоже на заказ, под чутким маминым контролем. О всяких прочих бамбуковых этажерках, на которых толпятся разнокалиберные слоники, которые мама совсем неслучайно заказывала во время путешествия по Венеции у тамошних стеклодувов, я и говорить не буду.
Папа вслед за мной обвёл взглядом веранду и усмехнулся.
– Простоты мне, доча, в жизни не хватает. Вот как ты думаешь, почему мы, имея огромный дом, всё время на этой самой веранде толпимся? Потому как в комнатах, заставленных итальянской мебелью и всякими прочими современными хитрыми финтифлюшками, нормальному человеку ни жить, ни дышать не получается. А я вдруг, в свои семьдесят лет, понял, что мне всё ещё жить хочется. Понимаешь, доча?
– Жить хочется, поэтому гроб купил? – с сарказмом спросила мама. – Детей бы постеснялся. И внуков.
– А чего мне их стыдиться? Гроб – это не самая постыдная покупка. Я ещё не встречал покойника без гроба.
– Но ты-то ещё живой! – в этом мамином возгласе не было слышно привычных визгливых ноток. Был слышен страх. На моей памяти моя хрупкая, изящная, красивая и железная мама впервые вслух высказывала страх.
Я выпила третью рюмку водки, поняла, что желаемые опьянение и лёгкость так и не наступят, решила перейти к чаю. Папа суетливо поднялся, накидал в самовар шишек, поддал жару.
– Я, доча, гроб купил с дальним прицелом. Прежде чем вы меня в него уложите, я хочу довести его до совершенства. Твоя мамаша, а моя супружница, во всём эксклюзив уважает, – папа не без старания выговорил