– Что от тебя хотели? – спрашиваю.
– Спросили деньги, ударили чем-то тяжелым по затылку, а дальше не помню.
Гляжу: в нижней челюсти два отверстия, пробитые его же нижними зубными клыками, когда били по челюсти…
Схватив какой-то электрошнур, кинулся в ванную вешаться:
– Тоня, меня все равно уберут, я не жилец. Я опасен для семьи. Мать мою тоже ведь они убрали. И в машину тогда они въехали. Все равно достанут.
Увидев его обезумевшие от страха глаза, с ужасом догадываюсь, что у него едет крыша. Успокаиваю его, заставляю помыться, лихорадочно соображая, что делать. Чувствую, что все трагичные события жизни он соединил в одну цепочку и ум его заклинило.
Был выходной. Всю ночь он не спал, прикладывая ухо и прислушиваясь к розеткам. Не включая света, рвал в темноте какие-то бумажки, смотрю – это его честно записанные фактические расходы по строительству: во сколько обошелся песок, щебень…
Утром повела его в психдиспансер.
Его увозят в больницу имени Кащенко с диагнозом: маниакальный депрессивный психоз.
На другой день начальник звонит:
– Где Володя?
– А вы не догадываетесь, где? В психиатрической больнице. Вы же этого, наверное, добивались? Видите, как все славненько получилось!
В четверг приехала в больницу. Главврач сообщает, что к Володе накануне приезжал брат, но врач не разрешил свидание.
Я опешила:
– У него нет здесь никаких братьев, ни двоюродных, ни троюродных…
– Приезжавший назвался родным братом.
– Да нет, же, доктор, у него только одна сестра.
– Значит, я правильно сделал, что не пустил?
– Конечно же! Господи, не пускайте к нему никого!
По описанию все совпадает: лицо, цвет волос, глаз, рост..
– Пожалуй, из-за этого «брата» он и угодил в вашу больницу. Прошу вас, никого не пускайте к нему, кроме меня. Нет у него здесь никаких родных. А сестра в Новгороде. Скорей всего, это и есть его начальник, доведший его до такого состояния.
Спрашиваю врача:
– Имеют ли они право не увольнять и не отдавать трудовую книжку человеку?
– Нет. Вот вам справка. Вот написанное Володей заявление на увольнение. И скажите, что подадите в суд, если будут препятствовать.
Воинствующая, с бушующим внутри негодованием, еду на заправку.
Захожу в кабинет с серо-зеленоватыми стенами и вижу в кресле «знакомого» с таким же, как стены, гнойного цвета лицом. Кладу справки. Взглянув на заявление, говорит:
– Это не его почерк.
– Что, за неделю в психушке почерк сильно изменился?
Выдает мне из сейфа трудовую.
– Он что, еще и должен вам что-то? – спрашиваю.
– Нет, он ничего не должен.
– Ах, вот как! Он теперь даже ничего не должен?!
Меня трясет. Будь в руках автомат – нажала бы, не раздумывая, на гашетку. О, какое жгучее желание – выпустить гной из этого человека наружу!
И понимаю: только животный страх мог подвигнуть