Женский голос был ровным, не приторным, не рекламным, просто чистым, как голос оператора из хорошего банка. Она говорила быстро, коротко, по делу. Без лишнего. У них, мол, есть экспериментальная программа, называется «Протокол Омега». Работает с людьми с особыми формами нейроотклонений. Уже есть результаты, не обещания, не иллюзии – результаты. Вика хотела сразу послать, бросить трубку, забыть как сон, но голос не давил, не уговаривал, он просто ждал. Так не уговаривают, так приказывают. И, наверное, именно это подкупило. Она записала адрес, не особо надеясь, что туда вообще поедет.
Через три дня они уже стояли в фойе. Центр города, стекло и металл, пахнущий деньгами и стерильной амбицией. Вика нервно мяла ремешок сумки, Лёша, как всегда, раскачивался на месте, не глядя ни на кого, уткнувшись взглядом в пол. Его рука сжимала её пальцы. Он всегда так делал в новых местах – хватался за неё, как за якорь. Вышла женщина в белом костюме, ухоженная до миллиметра, без запаха, без теней под глазами, как будто вырезанная из глянца. Она улыбалась, но глаза у неё были мёртвые, как у морских рыб в супермаркете. Их провели в переговорную, где стены светились неоном, а стол был слишком чистым, чтобы на нём кто-то работал. Им включили видео. Без эффектов, без слёз, просто факты. Мальчик в начале – классическая клиника: крики, руки в уши, полный разрыв связи с внешним. Мальчик через три месяца – спокойный, осознанный, даже улыбка есть. Вика чувствовала, как внутри всё скребёт. Она не верила. Она уже давно не верила ни во что, но Лёша вдруг перестал раскачиваться. Он смотрел на экран, как будто понимал, как будто впервые за долгое время что-то в нём щёлкнуло.
Когда они закончили показ, женщина в белом сказала, что программа длится четыре месяца. Лёша будет в терапевтическом блоке, под наблюдением. Вика – в соседнем корпусе, в отдельной зоне, с возможностью работать, отдыхать, наблюдать брата по расписанию. Условия хорошие, проживание бесплатное. Всё, что от неё требуется – согласие. Она хотела спросить, почему нельзя быть с ним всегда, почему он – как лабораторная крыса за стеклом, но потом услышала, как он прошептал: «Пойдём». Он посмотрел прямо на неё. Без паники, без напряжения. Просто – «пойдём». И она пошла.
Корпус, в который поселили Викторию, был похож на пансион для богатых интровертов: гладкие стены, мягкий свет, никаких ярких вывесок или звуков – всё сделано так, чтобы не раздражать, не напрягать, не вызывать. Ничего лишнего,