– Говорят, они тоже пригождаются… – продолжал бормотать Репей, открывая дверь. – Но я не знаю. Я не вдаюсь в подробности.
Дверь скрипнула, выпустив еще более концентрированный холод и запах формалина. Комната оказалась небольшой. Вдоль стен стояли старые столы, на некоторых лежали завёрнутые в серую ткань тела. Над головой зажглись белым светом зачарованные светильники. Репей хлюпнул носом и указал рукой куда-то в темный угол:
– В-вон там, кажется, её положили. Я… я подожду у двери.
Брысь медленно подошла. Труп девушки лежал без покрывала – худая, с неровно остриженными темными волосами, в потрёпанной одежде, с бледным лицом, на котором застыло выражение не ужаса, а… решимости?
Она наклонилась ближе.
Да чтоб меня споры взяли!.. Это же точно я. И выгляжу я не очень.
Отвратительно видеть себя такой мертвой.
Она походила на птичку, которую сломали жестокие руки Города. Она не справилась, не выжила…
Брысь поморщилась.
Так, успокойся, ты пока еще здесь, грибница их прибери!.. Плакать ты не станешь. Не дождутся.
Карманы выцветшей и многократно залатанной рубашки были неаккуратно вывернуты, а швы распороты. От штанов остались только лохмотья: кто-то разрезал их на куски. Мертвые не защищены от таких вещей. Впрочем, они к ним равнодушны. Но Брысь не была настолько мертвой, на сколько этого бы хотели те, кто ее убил, и те, кто обыскивал ее холодное тело. Она зло сжала зубы, вспоминая проклятия и грязные ругательства.
На раскрытой ладони мертвой девушки чернел и бугрился большой ожог. Наверняка бандиты тоже его заметили…
Брысь деловито осмотрела тело спереди. Застарелые шрамы, ссадины, синяки – обычный набор уличной крысы. Но никаких ран, несовместимых с жизнью. Как же она умерла?
Брысь перевернула труп на спину и уставилась бледные, окоченевшие на лопатки. Дело не в том, что там что-то было. Там чего-то не было, и это ее беспокоило. Вот только она никак не могла вспомнить, чего же не хватало. Кожа как кожа, не очень чистая, но ровная, без изъянов.
Изъян. Здесь у меня что-то было. Что-то плохое…
Сперва она подумала о татуировках, которые делали себе некоторые обитатели окраины. Но память молчала. И тогда, конечно, на ум пришло самое горестное и очевидное.
Я была заражена спорами!
И что-то внутри отозвалось одобрительным шелестом.
Брысь снова провела пальцами по коже мертвой себя и вспомнила это ощущение: бугорки под пальцами на шее… легкий зуд… иногда боль в горле и в лопатках…иногда болит весь позвоночник.
Как давно у нее это было?
Брысь задумалась, закрыла глаза, ловя ощущения.
Всегда. Это было у меня всегда.
Но как же я дожила до вчерашнего дня?
Зараженные спорами жили плохой жизнью. В основном это были бедняки, те, кому приходилось жить на отшибе в домах, где грибница уже пустила свои корни. В домах с подгнившими полами, в кварталах, где стены шептались плесенью, а из щелей в полу тянулись тонкие, почти невидимые