Вопрос, кажется, не требовал ответа. Брысь украдкой сглотнула.
Как можно было добровольно отдать себя в жертву? Она никогда бы так не поступила. Своя шкура дороже всего.
Да только где та шкура теперь?.. Гнилье и мешок с плесенью! Во что я вляпалась?
Дыхание Мачехи обжигало кожу, как спиртовой компресс, положенный на рану. Брысь почувствовала, как по спине бежит ледяная струйка пота.
– Ты дрожишь, дитя, – заметила Мать, протягивая руку, чтобы погладить её по голове. Её пальцы пахли медом и чем-то лекарственным. – Это естественно. Даже самые преданные испытывают страх перед великим переходом.
– Я… – она замялась, понимая, что не знает, как должна говорить Весна.
– Поешь, дорогая. Слова ни к чему. Через неделю все будет совершено, – сказала Мать, пододвигая к ней тарелку с похлебкой.
К похлебке подавалась ложка и никакого ножа. Брысь мысленно выругалась, но покорно взяла ложку. Похлебка была густой. Плотные опята, поджаренные до золотистой корочки, упруго лопались на зубах, выпуская ореховую сладость с едва уловимой горчинкой. Моховики, томившиеся в бульоне до бархатной нежности, таяли во рту, оставляя послевкусие лесной подстилки и тёплых дождей. А где-то между ними прятались кусочки курицы – сочные, волокнистые, пропитанные душистым наваром из лука, чеснока и щепотки дикого тимьяна. Над миской вился пар, унося с собой запах дымка – будто кто-то добавил в котелок не только грибы, но и воздух, пропитанный прелой листвой и древесной смолой. Брысь прикрыла глаза, вдыхая этот букет.
Вот оно – последнее честное удовольствие в мире, где даже еда может оказаться ловушкой.
Но пока суп обжигал язык, а грибы дарили свою земляную роскошь, можно было на минуту забыть обо всем.
Хотя бы на одну ложку.
Это тело, возможно, привыкло к таким трапезам, воспринимало их как должное. Но одна из тех вещей, которые Брысь помнила про себя, была тем, что она ценила вкусную еду, когда не просто сытость в животе, но и чистый вкус на языке. Никакой тебе плесени, никаких ноток разложения. Только честный вкус хороших продуктов.
Она ела медленно, стараясь не смотреть на Мачеху. Та сидела неподвижно, уставившись на неё пустыми глазами, будто разглядывала не живую девушку, а ее холодный труп на алтаре.
Мне нужно узнать, кто я, и что случилось. А потом сбежать, иначе через неделю меня и правда принесут в жертву.
Когда трапеза закончилась, Репей вызвался проводить её обратно. Коридоры храма казались ещё мрачнее, чем днём – зелёные лампады мерцали, словно светляки в тумане, а из щелей в стенах тянуло влажной сыростью.
– Ты знаешь кого-то с именем Брысь?
Репей удивлённо посмотрел на неё.
– Только то, что о ней говорят на отшибе.
– А