Оля пожала плечами, но в её глазах мелькнуло сомнение.
– Может, и так. Но Никита… он не просто странный. Он жуткий. Эти его глаза, как у зомби. И тикток этот дурацкий.
Олег вздохнул, возобновляя шаг. Он не хотел признавать, но Оля была права: Никита вёл себя ненормально. Он вспомнил, как десять лет назад, когда стало известно, что бабушка Таня беременна, вся семья гудела, как растревоженный улей. Родственники шептались, что в таком возрасте рожать – безумие, что это опасно, что ребёнок будет нездоровым. Но Таня, с её железным характером, будто не слышала. Она выносила Никиту, родила без осложнений и растила его, как будто ей не семьдесят с лишним, а тридцать.
Родители Олега приезжали помогать, но Таня справлялась так, будто помощь ей только мешала. Олег видел Никиту, когда тому было семь, – тихий, послушный мальчик, который читал книжки и таскался за бабушкой, как хвостик. Ничего общего с тем, что они увидели вчера.
– Когда я его в семь лет видел, он нормальный был, – сказал Олег, больше для себя, чем для Оли. – Слушался Таню, даже стихи какие-то декламировал. А сейчас… не знаю. Может, тикток этот мозги ему промыл.
Оля хмыкнула.
– Тикток? Да там мемы про крокодилов, а не зомби-курсы. Хотя… этот его «Крокодило Бомбардиро» уже в печёнках сидит.
Они замолчали, шагая дальше. Тропинка вывела к окраине Дюртюлей, где уже виднелись первые дома и шпиль церкви.
Олег и Оля, миновав пыльные улицы Дюртюлей, добрались до церкви – старенькой, с облупившейся штукатуркой и покосившимся крестом на куполе. Дверь скрипнула, впуская их в полумрак. Внутри было тихо, только где-то потрескивала свеча. У алтаря, склонившись над книгой, стоял батюшка Серафим – худой, с длинной седой бородой и глазами, будто выцветшими от времени.
Олег кашлянул, чтобы привлечь внимание. Серафим медленно поднял голову, оглядев их с ног до головы.
– Мир вам, чада, – голос его был низким, с хрипотцой, но твёрдым. – По какому делу пришли?
Олег шагнул вперёд, чувствуя себя неловко под взглядом священника.
– Отец Серафим, это мы… от Татьяны, из Венеции. Лаврентий, брат её, умер сегодня ночью. Инфаркт. Она просила вас… ну, отпеть его.
Оля, стоя за спиной Олега, кивнула, но её взгляд нервно бегал по тёмным углам церкви. Серафим нахмурился, его пальцы, сжимавшие книгу, дрогнули. Он медленно перекрестился, пробормотав:
– Упокой, Господи, душу раба Твоего Лаврентия… – Затем, помолчав, добавил: – Странное дело, чада. Ныне ночью сердце моё неспокойно было. Чуяло, что зло окаянное, древнее, пробудилось в мире. Тьма, что в тенях таится, силу набирает.
Олег переглянулся с Олей. Её глаза расширились, но она промолчала, лишь крепче сжала телефон в кармане. Олег, пытаясь скрыть неловкость, спросил:
– Это вы о чём, батюшка?
Серафим шагнул ближе, его взгляд стал острым, будто он смотрел не на них, а сквозь.
– О том, что диавол не дремлет, сын мой. Искушает, в сердца слабые проникает, чрез вещи суетные, чрез соблазны