– Любите? Пожалуйста, ответьте ещё раз, это важно для меня.
Еремей всмотрелся в неё – может, они знакомы? Ему казался до боли родным запах, навеянный от её прядей, лёгкий и приятный, как утро осеннего луга. Он до сих пор отчётливо помнил его. Помнил, как с матерью ходил на увядающий луг, что за рекой. Просто так. Помнил он и то, когда закончилось всё: и детство, и беззаботность, и глупая праздность, и вообще смысл всего. В тот день, много лет назад он и вся семья в очередной раз отправились на продовольственный рынок, что располагался выше драматического театра. Всегда, проходя мимо него, он почему-то думал о горьком шоколаде… Помнил, как в руках брата хрустели упаковки земляничного мыла. Октябрь. Чтобы почувствовать вкусный запах ягоды, надо поднести мыло к самому носу. Помнил, родители отправили его обратно домой. Они что-то забыли тогда, и он должен был принести им это. Быстрым шагом пересёк сквер, разбитый в честь 60-летия Магадана. Бросил камушек в центральный бассейн с тремя фонтанами. Фонтаны играли… Остановился в аллее около театра. Что-то задержало, что-то незримое, морозное. Все знали о надвигающемся кризисе, многие не выходили на улицы. Пробравшись через кустарник, прислонился к стене Дома Быта. Ещё тёплая. Всё время думал о том, что может не успеть, и кризис сильнее, чем огласили официально… Помнил, как услышал позади шаги. К нему семенила полная женщина, в норковой шубке, на ходу стараясь перевести дыхание. Он зачем-то улыбнулся ей тогда. Наверное, из вежливости. Она тоже остановилась у стены и прижала к себе сумку. «Началось», – просипел её голос. Он глянул на горизонт. Романтичной золотистой бахромы, которая окаймляла голубую купель, больше не было. Не заметил даже момента, когда под ногами всё молниеносно покрылось тонкой ледяной коркой. Струи фонтанов застыли. На землю, уподобляясь небесной лавине, обрушился снег. Снег не был белым. Дотронулся рукой до щеки: снежинки не таяли. Подул ветер. Солнце исчезло. Помнил последнее: как на животе полз через сугробы по театральной площади… Пустота. Больше ничего.
– Да. Люблю.
– У вас есть родные дети?
– Нет.
– Прекрасно.
– Что же в этом прекрасного?
– И у меня уже нет. Но вы не подумайте обо мне плохого – я умоляла всех… – она посмотрела на свою ладонь. – Дождик тёплый. Как в детстве. Вы, наверное, тоже чувствуете?
Дождя не было. Сухо сияло солнце. Незнакомка умолкла. Шёлковый отследил линию её взора – она упиралась в верхушку глинистого утёса над пропастью. Давным-давно там водрузили помост. Для чего – загадка.
«В ней что-то не так…», – Еремей вдруг почувствовал, как в каждой клеточке его тела зарождалось смятение, и ещё… Похожее на страх, но и не похожее. Женщина не плакала. Не отворачиваясь, он отошёл от неё назад.
Неожиданное значение координаты ответа вскружило ему голову. Одолевало отнюдь не лёгкое недомогание, вовсе нет. «Почему она не плачет?.. Нет, конечно я не хочу этого. Но если она бы плакала – не тошно, и всё понятно… Что?… Что… Только бы не оказалось…