Люди. Живые.
Противный скрип заставил позабыть о ностальгическом покое: не выдержав противостояния погоде, упал последний столб светофора. Шёлковый поднялся и взял ружьё – безумная храбрость сейчас ни к чему.
Целых девять мгновений стали триумфом беззвучия. Девять, потому что Еремей успел досчитать до девятого удара своего сердца. А потом…
Потом чудным манером напротив его головы бесшумно повисла вытянутая морда с горящими очами. Шёлковый замер. Морда тоже сохраняла бездействие. «Так, сейчас резкий наклон вправо, с ружьём на землю, два кувырка через левый бок… – Еремей взялся обеими руками за карабин и приготовился. – Нет! Я же не снял баллоны… Ничего не выйдет».
Неожиданно существо исчезло. Шёлковый был поряжён, до того просто и незаметно это случилось. Встав, он прошёлся до центра улицы, но не увидел ничего, что заслуживало особого внимания. Зная повадки врага, Еремей сделал ещё три шага и резко обернулся.
Никого.
Шёлковый направился дальше по привычному маршруту, однако ощущение чужого присутствия не отпускало его. Через полсотни метров Еремей понял, что не пройдёт и сантиметра, если не оглянется. И он сделал это.
Примерно в четверти фарлонга от него, на двух лапах стояло довольно рослое животное, тело которого было покрыто сероватой шубкой, не считая малинового хвоста. Телосложение существа походило на жуткую смесь грызуна с обезьяной. Голова мыши, искрящие с алыми нитями жёлтые глаза, туловище макаки и, если можно их таковыми назвать, ноги и руки невесть от кого.
Это был горожанин.
Луч небесного овала, мелькнувший перед тем, как скрыться в заоблачной темнице, кинул свет на зверя. Шёлковому привиделось невозможное: горожанин улыбается. Еремея бросило в жар и он поднёс руку ко лбу, усеянному капельками влаги. Горожанин сделал рукой в ответ, будто пытаясь оторвать клок от пустоты. При этом все остальные его члены словно окаменели.
– Я ухожу. Но ты за мной не иди, ладно? Не волнуйся, для вас нет опасности, – стараясь не превысить допустимую интонацию, шагнул назад Шёлковый.
Горожанин был спокоен совершенно.
…Минуя с тоскливо реющей из оконища лиловой шторой внушительную ребристую коробку, – в прошлом Главпочтамт, – Еремей не пренебрёг бдительностью и интересом, изучив положение дел за спиной.
Где он встретил