Ремин как-то всегда мыслил картинами – у него была жажда образов, он их искал везде – ясных, определенных. Он не любил ничего туманного, не любил людей, которых не мог определить сразу. Это последнее появилось в нем только недавно, и он инстинктивно избегал людей, которых не мог разгадать с первого взгляда, а это желание разгадать начинало обращаться в какую-то манию.
А что, если бы он сразу понял Варю, перестала бы она интересовать его?
«Конечно, эта загадка и влекла меня к ней, – думал он, – иначе почему бы до сих пор не мог отделаться от воспоминания о ней. Разве мое чувство было любовью? Любовь заставляет жить, а я словно умирал в ее присутствии».
Ремин так задумался, что, услыхав свое имя, выкрикнутое за его спиной, не сразу обернулся, а обернувшись, слегка поморщился.
Навстречу ему спешил, махая рукой, полный господин лет тридцати с небольшим, одетый с утрированным шиком в какое-то короткое пальто с клапаном позади и изумительно-американские ботинки. Его бледное, одутловатое лицо с маленькими глазками и кудрявой русой бородой радостно улыбалось.
На кудрявых, довольно длинных волосах, сидел цилиндр, лихо сдвинутый набок.
Рядом с ним семенила большими ногами под утрированно узкой юбкой высокая худощавая женщина с типичной физиономией некрасивой француженки.
– Алексей Петрович! Рад, сердечно рад! Ведь мы с вами после этого обеда у N. так и не встречались. Я заходил к вам; передала ли вам консьержка мою карточку?
Господин говорил немного в нос и растягивая слова, словно пел, очевидно красуясь.
– Простите, что я еще не отдал вам визита, но… я был так занят, – довольно сухо сказал Ремин.
– Ничего… что вы! Какие визиты! А вот позвольте представить вам, m-lle Парду, моего соотечественника Ремина – известного художника.
– Очень рада… я долго жила Россия… я била institutrice au gimnase de comptesse Долгин. Ви, конечно, знайт? Я хорошо говору по-русски, но если m-r знает французски je prefaire…
– Да, я говорю по-французски, – ответил Ремин.
Француженка сразу затрещала и в одну минуту доложила Ремину, что ее «ami» – журналист и переводчик с русского, что она ему много помогает и переводит сама, что скоро выйдет ее книга о Толстом…
– Oh, Tolstoi, il n'y a que ça, dans la literature russe! Et encore Brucov! Ah c'est un poète!
Кто этот Брюков, Ремин догадался только тогда, когда она продекламировала ему перевод одного из стихотворений Брюсова.
Затем, понизив голос и скосив глаза в сторону своего кавалера, произнесла:
– M-r Priklonsky… vous savez c'est ne pas ça. – И когда Ремин взглянул в сторону Приклонского, быстро добавила: – О, он не понимает. – И тотчас же стала жаловаться, что ее «ami» страшно занят и поручил ей быть гидом m-r Paul'я, а это очень утомительно.
– M-r Paul, – вспомнила она свои обязанности гида. – Мы пришли в Трианон, где жиль Мари-Антуанет и Луи шестнадцать и… Ах mais c'est la charmante m-me Lasovsky! – вдруг ринулась она в сторону, навстречу идущей с другой стороны паре – той самой, что недавно так заинтересовала Ремина.
Первую