Она это сказала ласково, с улыбкой, от которой у нее на розовой щечке появилась хорошенькая ямочка, высоко, почти у самого глаза, но голос ее звучал приказанием.
Он подал ей книгу, которую держал в руках.
Она, бросив ему через плечо «merci m-r», опять завозилась у аппарата.
– Додо, это несносно, – протянул с досадой ее брат.
– Сию минуточку… Ах, все еще низко!..
– Позвольте вам посоветовать – поставьте ваш кодак на пьедестал вазы.
Он сказал по-русски совсем нечаянно – и испугался.
Но дама в своем увлечении фотографией не обратила на это внимания.
– Да, да, вы правы! – воскликнула она, порхнув в сторону. – Лель, подайся чуточку вправо. Я считаю до десяти.
Алексей Петрович тоже посмотрел на молодого человека и опять поразился сходством в чертах и разницей в выражении этих лиц.
– Готово! – объявила дама, сосчитавшая вместо десяти – двадцать, и, обернувшись к Алексею Петровичу, кивнула головкой и скороговоркой произнесла: «Merci m-r!»
Она пошла навстречу брату, который слегка дотронулся до шляпы, проходя мимо Ремина, а затем эта пара, повернув направо, скрылась в боскете.
Ремин остался на скамье, смотря им вслед, и сам удивился грусти, которая охватила его, словно эта пара, на минуту привлекшая его внимание, унесла с собою что-то. Он не был нелюдимым, о нет, напротив – он любил новые знакомства, был очень экспансивен и разговорчив, а эти двое почему-то особенно потянули его к себе, но они были русские, а с русскими он не хотел встречаться. Не хотел, назвав свою фамилию, увидеть взгляд любопытства, а иногда услышать нескромный вопрос.
Может быть, и напрасно, но ему казалось, что всем русским известна пережитая им драма, которая так тяжело отозвалась на нем и уничтожила, как ураган, все вокруг него.
А между тем он не был действующим лицом в этой драме, он ничего не подозревал, чужие страсти кружились вокруг него, сплотились, выросли и рухнули, в общем разрушении захватив и его.
Так иногда во время крушения поезда убивает обломками вагона прохожего, идущего вдоль полотна.
Живой и веселый, Ремин сравнительно скоро оправился от удара, но раны еще болели, и он гнал от себя воспоминания.
Он только что кончил академию художеств.
Хотя по настоянию отца он окончил ее по классу архитектуры, но параллельно он занимался живописью, которую, собственно говоря, и считал своим призванием.
Его первые работы на одной из выставок произвели большой шум. О нем говорили. Хвалили и ругали.
Жизнь, казалось, начинается веселая, блестящая, полная любимого труда и захватывающих интересов. Работалось легко и спокойно – отец не стеснял его в средствах, и вдруг…
Арестовывают одного их знакомого, Эмилия Карловича Вурма.
Ремин не был очень близок с ним, но любил его общество.
Вурм был тонкий знаток в искусстве, и художники